Мрачные души - Артур Шницлер Страница 16

коврами. Тут же по близости стояло несколько нотных пюпитров и стульев, но занавес отсутствовал. Сцена отделялась от публики двумя соснами, росшими слева и справа. Справа же рос дикий кустарник, ловко скрывавший кресло суфлера. Влево виднелось пустое пространство и открывало вид на долину. Задний план сцены составляли большие деревья, густо сдвинутые к середине. А с боков прямо из тени выбегали вперед капризные, причудливые дорожки. Дальше, уже в глубине леса, в небольшой, искусственно сделанной просеке были размещены стол и стулья для актеров, поджидавших своего выхода. Для освещения этой последней по обеим сторонам сцены и скамей, в вышину кулис поставили старинные канделябры с огромнейшими свечами. За кустами же справа было устроено воздушное помещение для бутафорских принадлежностей. Тут я заметил, в числе прочих предметов, нужных для пьесы, носилки, на которых Умпрехт должен был умирать в заключительной сцене. И когда я шел лугом, он весь сиял в лучах вечернего солнца. Я, конечно, был весь погружен в мысли о том, что сейчас рассказал мне Умпрехт. Сначала мне казалось, что он просто фантазер-мистификатор, придумавший всю эту историю, только затем чтоб, порисоваться и произвести эффект. Я допустил даже, что подпись нотариуса могла быть поддельной и что Умпрехт действует еще при посредстве других, чтоб получше обставить все это дело. Особенно подозрительным казался мне человек с поднятыми к верху руками, с которым Умпрехт мог войти в соглашение. Но все мои сомнения на этот счет разбивались соображением, что вначале человек этот входил, в качестве действующего лица, в мой рассказ, а это никому, кроме меня, не было известно. Умпрехт к тому же производил на меня очень хорошее впечатление, не допускавшее возможности такого обмана. И при всей неправдоподобности и чудовищности его рассказа мне как-то помимо воли хотелось ему верить. Быть может, во мне говорило глупое чувство гордости, благодаря которому приятно было сознавать себя исполнителем какой-то высшей, непонятной для нас, силы. Тем временем вокруг уже началось оживление – явились слуги, зажглись свечи. Люди из окрестностей, иные в простых крестьянских нарядах, медленно поднимались вверх по холму и робко выстраивались в ряды у скамеек. Потом вскоре пришла сама баронесса с несколькими гостями и заняла с ними места для зрителей. Я присоединился к пришедшим и стал беседовать со своими прошлогодними знакомыми. Явился оркестр и то же занял места. Состав инструментов был довольно оригинальный: две скрипки, виолончель, альт, контрабас, флейта и гобой. Они сейчас же приступили к репетиции увертюры Вебера, так как времени в их распоряжении оставалось, по-видимому, еще много. Впереди всех, совсем у оркестра, стоял старый, лысый крестьянин, и вокруг его шеи был повязан темный платок. Быть может, это именно и есть тот, думал я, который вдруг, по велению рока, вынет из кармана очки, наденет их, сойдет с ума и кинется на сцену. Свет дневной понемногу погас, а зажженные свечи колебались своим пламенем от легкого ветра. За кустами тоже началось оживление: любители прошли скрытыми дорожками прямо к сцене. И, вспомнив об исполнителях, я сообразил, что не видел из них никого, кроме Умпрехта, его детей и дочери лесника. Слышался голос режиссера, смех молодой графини Саймы. Все места были заняты, и в одном из первых рядов я увидел самого барона, разговаривающего с графиней-матерью. Заиграл оркестр, потом выступила дочь лесника и прочитала пролог. Пьеса изображала судьбу человека, который, будучи охвачен внезапною страстью к путешествиям и всевозможным приключениям, оставляет семью и пускается в путь, даже ни с кем не простившись. В течение одного дня он переносит столько бедствий и огорчений, что решается вернуться домой, прежде чем жена и дети могут заметить его отсутствие. Но последнее приключение, которое случается с ним на возвратном пути и совсем уже чуть не на пороге дома, является для него роковым – его смертельно ранят, и он умирает на руках у семьи, для которой смерть его, так же как и внезапное исчезновение, является неразрешимой загадкой.

 Тем временем представление началось. Играли хорошо, и, с удовольствием следя за изображением простых происшествий, я будто на время даже забыл о рассказе Умпрехта. После первого действия оркестр заиграл снова, но, по-видимому, его никто и слушать не желал, потому что на всех скамьях шла оживленная беседа. Я все время стоял в стороне, невидимый для других, слева от сцены, там, где дорога спускалась в долину. Началось второе действие. Ветер усилился, и мерцающее освещение гармонировало с настроением пьесы. По окончании его, исполнители опять скрылись в лес и снова послышались звуки музыки. Взгляд мой случайно упал на флейтиста: у него было бритое лицо и на носу очки, но при этом длинные, седые волосы и отсутствие темно-зеленого шарфа. Оркестр смолк, и исполнители вышли на сцену. Вдруг я заметил, что флейтист, положив на пюпитр свой инструмент, вытащил из кармана большой зеленый шарф, сложил его вдвое и обмотал вокруг шеи. Я был немало изумлен. Минуту спустя на сцену вышел Умпрехт, и я видел, как взгляд его вдруг остановился на флейтисте, на его зеленом шарфе, заметив который Умпрехт, будто запнулся и оробел. Потом быстро оправился и продолжал плавно вести свою роль. Я спросил у сидевшего поблизости юноши, одетого в простое рабочее платье, не знает ли он, кто такой флейтист. Оказалось, что последний – школьный учитель из Кальтерна. Представление шло, и уж близилось к концу. Дети – и мальчик, и девочка, – согласно роли, тревожно метались по сцене, шум, доносившийся из глубины леса, раздавался все громче и громче, потом послышались крики и зов. Было очень кстати, что ветер случайно усилился. Наконец внесли на носилках Умпрехта – умирающего искателя приключений. Дети бросились к нему, люди с факелами неподвижно стояли по сторонам. Вслед за этим вбегает жена и с выражением безумного ужаса кидается к одру умирающего. Он пытается что-то сказать, пробует приподняться, но, как и требуется по пьесе, не может. Вдруг сильнейший порыв ветра грозит потушить факелы. Я вижу, как кто-то из оркестра вскакивает с места, это оказывается флейтист. К моему, великому изумлению, он совершенно лыс, потому что парик его унес ветер. С поднятыми кверху руками, с зеленым шарфом на шее он хочет броситься на сцену за своим париком. Я невольно слежу за Умпрехтом. Его окаменелый, испуганный взор прикован к флейтисту. Он хочет что-то сказать, но, очевидно, не может и беспомощно падает на спину… Многие из зрителей думают, что все это относится к его роли, я сам лично тоже не знаю, как понять это его движенье, флейтист же тем временем