Барнабо с Гор - Дино Буццати Страница 13

Подъехала повозка, груженная еловыми бревнами. С нее слезли осанистый здоровяк и еще двое ростом пониже, в одних рубашках, – наверное, дровосеки. Сев за стол в остерии, они принялись громко разговаривать. То и дело до Барнабо долетали обрывки фраз. Эти трое ссорились из-за денег. А потом вдруг рассмеялись. А повозка так и стояла посреди дороги.

– Эти американские пилы пустили в ход два года назад, – говорил один из рабочих. – Ну да, два, не больше. Триста лир стоят. Бьюсь об заклад, они ничем не лучше наших.

– Что, даже по прочности?

– Какая там прочность, не смеши. Разницы никакой. Уж я-то знаю.

Зубчатые скалы черны под грузными тучами. Слышны отголоски грома: он катится из самых дальних далей.

Шлеп, шлеп. В пыль падают дождевые капли, дорога становится пестрой. Барнабо встает со скамейки, берет свой рюкзак и заходит внутрь остерии. Один из лесорубов, сперва не заметивший его у крыльца, узнает форменную куртку лесничего и говорит: «Добрый вечер».

Добрый вечер. Барнабо поднимается по деревянной лестнице на второй этаж. Он не голоден и сразу ложится на кровать. С нижнего этажа доносятся голоса, в окне мерцают переливы грозового неба, ветер качает занавески. Наверху, над пороховым складом, тот еще ливень будет. Барнабо смотрит на свой рюкзак, который лежит на комоде. Он в точности такой, каким он собрал его три или четыре часа назад в Новом доме, хотя кажется, что с тех пор прошло гораздо больше времени. Всего несколько часов пути через лес отрезали Барнабо от его прежней жизни лесничего. Что осталось от этой жизни? Рюкзак, куртка да еще немного вещей. А кроме того, крупицы земли и мелкие камешки, застрявшие в подошвах ботинок. Это частицы гор и устремленных ввысь скал.

Отчаянно, с изматывающей тоской Барнабо ищет приметы и детали, которые напомнили бы ему об улетевшем времени и хранили бы дух величественных гор. Даже пораненный палец теперь вызывает в нем теплые чувства, ведь это острые выступы скал оставили на нем отметину. Барнабо внимательно разглядывает рану, уже сухую, с запекшимися краями. Жаль будет, если этот след прошлой жизни исчезнет слишком быстро. Он раздвигает края раны и ждет, пока набухнут капли крови. Боль все та же, какая была пару дней назад, когда они с Бертоном карабкались на гордую Пороховую вершину. Снова почувствовав укол этой боли, Барнабо словно отмотал время назад, вернулся в прошлое, когда он был совсем другим – тем Барнабо, который покорил неизведанную гору. Дождь колотит по оцинкованной крыше. Вот бы сюда Бертона, хоть словом бы перемолвились. Барнабо сел на кровати и стал дожидаться сумерек.

Наутро, когда он проснулся, грозовые тучи, опустошенные бурей, уже рассеялись. Сквозь занавески Барнабо увидел солнце, озарившее лес. Он наскоро оделся и взял рюкзак, на пороге комнаты оглянулся – не забыл ли чего. До Арбои около пятнадцати километров. Оттуда он доедет на поезде до долины, где живет его родственник Джованни Белла.

Едва отойдя от остерии и ступив на тропинку, которая углублялась в лес, Барнабо заметил краем глаза тень, мелькнувшую у него за спиной. Вот она, ворона. Накануне она летела вслед за ним до остерии, хотя Барнабо не видел птицу, махавшую раненым крылом, и всю ночь ждала его под грозой на ветке дерева. Ворона вымокла, перья напитались дождем, и от влаги рана снова воспалилась.

Барнабо усадил ее себе на плечо. Эта искалеченная птица напоминала ему о горах. Она тоже знала, что такое скалы и взмывающие вверх каменистые склоны. Жаль только, говорить она не умеет.

Дорога, стелющаяся по долине; клубы пыли; деревья уже стоят желтые. А вот и дом Джованни Беллы, родственника Барнабо. Рядом на обочине остерия. Позади нее хлев, амбар, маленькая пекарня, дальше – поля. До пологого холма рукой подать, в ясную погоду за ним просматриваются лесистые склоны гор.

Над дверью остерии прибита железная табличка с номером 846 и надписью «Трактир “Мишень”». Джованни Белла сидит за столом с двумя крестьянами. По дороге идет человек. Это Барнабо, он устал. Здесь и начинается его новая жизнь.

14

Жизнь крестьянина. Июльским днем Барнабо, стоя в тени грецкого ореха, отбивает молотком косу. Стальной стук разлетается далеко вокруг. На востоке пухлое белое облако, и это значит, что много воды утекло с тех пор, как он покинул лесничество.

Поначалу он ходил унылый. Часами бродил один по окрестностям и ни с кем не разговаривал. Но потом попривык, освоился, хотя все-таки рассчитывал вернуться в Сан-Никола. Барнабо часто представлял себе, как однажды утром они с Бертоном отправятся высоко в горы и дадут бой негодяям. Он снова научился смеяться, работал целыми днями, и воспоминания выгорали на солнце.

По ночам ворона устраивалась на вбитом в стену колышке возле окна. Когда в комнату входила луна, тень птицы ложилась на кровать Барнабо. Тогда вороне становилось неспокойно, и если окно было приоткрыто, она садилась на карниз и смотрела на поля.

В один из первых дней после приезда Барнабо его родственник Джованни сказал:

– Да что ты, в самом деле, нахохлился? Такое со всяким может приключиться. Я тоже однажды струсил, когда служил в армии. Злиться и отчаиваться напрасно, иначе совсем можно упасть духом.

– Струсил? О чем это ты толкуешь? – встрепенулся Барнабо.

Неужели история о его бегстве с порохового склада дошла до этих мест и родня прознала про его позор? После этих слов Джованни он весь день злился и хотел было уехать, чтобы проверить, жив ли в нем еще страх. Ну а потом никто даже не намекал на эту историю. Джованни не раз говорил ему, что охотно взял бы его к себе на ферму: там не хватало рабочих рук. С тех пор прошло два года. Лесничих словно никогда и не существовало. Барнабо упустил время, когда можно было вернуться к ним.

Сперва он пытался ухватиться за все, что напоминало бы о горах. Он вглядывался в каменные стены домов, ища в них сходство с отвесными скалами. Подбирал с земли камни и подолгу стоял, рассматривая их: он мысленно увеличивал их в размере, воображал, что это горы с крутыми тропами, по которым нужно дерзнуть подняться. В деревне не было ни скал, ни глубоких расщелин и пропастей. Только