Кому-то и полынь сладка - Дзюн-Итиро Танидзаки Страница 13

раз, беседуя с ним, Канамэ ловил себя на странном ощущении: они говорили о его разводе с Мисако так, словно вопрос упирается только в сроки, а между тем Канамэ еще не определил для себя главного – быть ли разводу вообще. Таканацу же считал дело решенным и видел свою миссию в том, чтобы помочь брату довести его до конца. Разумеется, он никоим образом не стремился форсировать события и если и допускал в своих суждениях некоторую безапелляционность, то только потому, что не подвергал сомнению твердость намерений Канамэ и искренне полагал, что тот лишь ждет от него совета, как лучше их осуществить.

Канамэ, в свою очередь, был далек от того, чтобы пускать брату пыль в глаза, щеголяя перед ним решимостью, каковой на самом деле в себе не чувствовал, но исходящая от Таканацу уверенность была настолько заразительна, что он поневоле смелел и высказывался с куда большей определенностью, чем было ему свойственно. В присутствии Таканацу он ощущал себя хозяином собственной судьбы, и это чувство кружило ему голову. Не обладая достаточной силой характера, чтобы добиваться поставленной цели, он только мечтал о свободе, которую сулил развод, но стоило ему увидеть брата, как мечта тотчас обретала ясные очертания, наполнялась сладостным ощущением яви. Разумеется, у него и в мыслях не было использовать брата в качестве орудия для достижения своих целей, – скорее, он надеялся, что Таканацу каким-то образом поможет его мечте постепенно перейти в нечто более осязаемое.

Развод – тяжелое испытание. Тяжелое само по себе, безотносительно к индивидуальным особенностям тех, на чью долю оно выпадает, и Таканацу, конечно же, был прав, утверждая, что бессмысленно сидеть сложа руки в ожидании, когда для него наступит благоприятный момент. Сам он, оказавшись в подобной ситуации, действовал, не в пример Канамэ, без всяких колебаний. В одно прекрасное утро он позвал жену в комнату и допоздна объяснял ей, почему их дальнейшая совместная жизнь невозможна. Остаток ночи они провели, не выпуская друг друга из объятий и горюя о предстоящей разлуке. «Мы оба плакали, – признался он впоследствии. – А я – так просто навзрыд».

Канамэ потому, собственно, и взял брата в советчики, что тот пережил развод на собственном опыте. Более того, имея возможность наблюдать за ним со стороны, Канамэ завидовал проявленной им твердости. Конечно, размышлял он, с таким характером, как у Таканацу, – с его умением прямо взглянуть в глаза правде, сколь бы горькой она ни была, и, не жалея слез, оплакать потерю, – важно сделать лишь первый шаг, а дальше все уже пойдет само собой. Да иначе этот узел и не разрубишь…

Но что бы ни думал Канамэ, сам он так не мог. Его токиоская щепетильность, озабоченность тем, как он будет выглядеть со стороны, сказывались и здесь. Он не желал уподобляться бьющемуся в истерике герою мещанской драмы – эта роль представлялась ему столь же нелепой, как ужимки осакских гидаю. Он предпочитал обойтись без мелодраматических эффектов и хотел, чтобы они с Мисако расстались красиво, по обоюдному согласию и в полной душевной готовности, как если бы ими обоими управляла одна общая воля.

Канамэ не видел в этом ничего невозможного, ведь он находился в совершенно ином положении, нежели Таканацу. Он не питал к своей жене враждебных чувств. Да, они с Мисако не внушали друг другу физической страсти, но во всем остальном были вполне гармоничной парой. Их многое объединяло – вкусы, образ мыслей. В сущности, причиной их разлада было только одно: он не воспринимал ее как женщину, она не воспринимала его как мужчину. Считаясь мужем и женой, они не были таковыми на деле и оба испытывали неловкость от сознания двусмысленности своего положения. Наверное, будь они просто друзьями, ничто не омрачало бы их отношений.

Канамэ полагал, что после развода им вовсе не обязательно прекращать всяческое общение. По прошествии времени, когда воспоминания о прошлом улягутся, он смог бы со спокойным сердцем видеться с Мисако как со своей бывшей женой и матерью Хироси. Разумеется, в действительности все могло оказаться куда сложнее: пришлось бы считаться и с чувствами Асо, и с мнением окружающих, – но Канамэ хотел по крайней мере верить, что такая возможность существует, это в значительной мере скрасило бы им обоим горечь разрыва. «Я надеюсь, вы дадите мне знать, если наш мальчик заболеет. Обещайте, что позволите мне навестить его. Асо не станет возражать», – как-то сказала ему Мисако, и Канамэ был уверен, что эти слова распространяются и на него. О том же самом он хотел бы просить и Мисако. Пусть их брак не был счастливым, но они прожили вместе больше десяти лет, спали в одной постели, у них, наконец, был общий ребенок. Так почему же после развода они непременно должны стать друг для друга чужими, словно случайные прохожие на улице? А если и в самом деле кто-то из них вдруг серьезно заболеет и окажется на смертном одре? Неужели и тогда они будут не вправе увидеться и сказать друг другу последнее прости? Не исключено, что со временем, когда у обоих появятся новые семьи, родятся новые дети, положение в корне изменится, но покамест мысль о возможности остаться друзьями служила для них самым большим утешением.

– Наверно, ты будешь смеяться, – со смущенной улыбкой произнес Канамэ, глядя на стоящую на огне сковороду, – но, честно говоря, упомянув о марте, я думал не только о Хироси.

– Вот как? – Таканацу пытливо посмотрел на брата.

– В таких делах, как развод, приходится, помимо всего прочего, учитывать еще и время года. Что ни говори, но от состояния природы тоже многое зависит. Хуже всего расставаться осенью, это самая печальная пора. Был такой случай – супруги решили развестись, и, когда настал срок, жена вдруг со слезами на глазах промолвила: «Теперь с каждым днем будет все холоднее…» Одной этой фразы было довольно, чтобы муж передумал и отказался от мысли о разводе. Что ж, я могу его понять.

– Кто он, этот мужчина?

– Я его не знаю, просто слышал от кого-то эту историю.

– Похоже, ты всерьез занялся изучением прецедентов.

– Мне хочется понять, как ведут себя другие пары в подобных обстоятельствах. Не то чтобы я нарочно интересовался, но если кто-то рассказывает, почему не прислушаться? Впрочем, у нас с Мисако все не как у людей, и чужой опыт нам вряд ли что-то даст.

– Значит, по-твоему, разводиться лучше всего в теплую, солнечную погоду, как теперь?

– Выходит, что так. Правда, настоящего тепла мы пока еще не видели, но дело