На заре земли Русской - Татьяна Андреевна Кононова Страница 9

— Ну, пойду я, пора, а то хватятся, — заторопилась Марьяша. Поднялась, оправила холщовый подол, сдвинула сбившиеся на бок разноцветные бусы. Стёмка тоже встал, одёрнул серую льняную рубаху. Девушка осторожно вытащила свечу, хотела было подняться по лестнице, но он её окликнул:

— Марьяша! Погоди!

Она молча остановилась и обернулась.

— Поди сюда.

— На что это?

— Скажу кой-чего.

— Так говори!

— Не услышишь…

Девушка усмехнулась и подошла поближе. Стёмка обхватил её одной рукой за пояс, наклонился и коснулся губами её щёки, усыпанной мелким золотом веснушек. Марьяша легонько ударила его по руке, вырвалась и, ненароком споткнувшись на ступеньках, скрылась в темноте.

Утром за ними пришли другие дружинники, незнакомые. Мирно посапывающего Зорьку бесцеремонно растолкали и, ещё покуда сонного и мало что соображающего, вытащили наверх по шаткой деревянной лестнице. Самому Стёмке тоже велели подниматься, мол, отец-воевода принял решение, что делать с ними обоими: сурово не казнить, но и не миловать, чтоб неповадно было.

Миновав длинную деревянную галерею, они разошлись. На дворе уже стоял белый день, румяное утро уползало за горизонт, пропуская светлое коло на чистый, почти безоблачный небосвод. Однако осень уже подбиралась ко граду, красила узорчатые листья дубов, белоствольных берёз и осин в золотистый, рыжий, багряный. Вересень-месяц близился к своей макушке, хотя тепло всё ещё не уходило. Стёмка даже задумался и не заметил, как они миновали почти всё подворье. Видно, их с Зорькой ждала не одна участь, иначе они бы шли вместе.

Шли довольно-таки долго, и дорога казалась уже знакомой. Она вела к той же самой торговой площади, где всё и началось. И снова там собрались люди, точно ждали чего-то, вполголоса переговаривались, оглядывались. «Кажись, пришли!» — послышался чей-то неуверенный голос. Стёмка встревоженно осмотрелся и вдруг понял, что стоит на лобном месте в окружении четверых кметей, а у одного в руках — длинный и тонкий хлыст с короткой деревянной рукоятью. Вот, значит, что решил воевода… А торговец-то, поди, сухим из воды вышел, и всего за несколько золотых гривен.

— Снимай рубаху-то, — хмуро бросил один из них. Стараясь не поднимать глаз на людей, парень послушался. И только успел это сделать, как его с силой толкнули вперёд — он упал на колени. Сверху коротко свистнуло, и первый удар обрушился на обнажённую спину. Стёмка зажмурился и закусил губу. Чуть ниже лопаток точно огнём обожгло. Господи, только бы выдержать!

Он не считал: не до того было. После десятка ударов поперёк спины явственно обозначились кровавые полосы, всё заволокло мутным туманом. Раз за разом боль пронзала всё тело от шеи до пояса, от короткого противного свиста — за миг до новой боли — звенело в ушах. Стёмка искусал губы в кровь, чтобы не кричать, но всего вытерпеть не смог: с последним ударом коротко, скуляще вскрикнул и потерял сознание.

* * *

Просыпался он медленно и неохотно. Голова казалась тяжёлой, шевелиться было трудно и больно, не получалось глубоко вздохнуть. Попробовав приподняться, Стёмка невольно застонал. На спине, исполосованной вдоль и поперёк, лежать нельзя было, и он рухнул обратно, проклиная всё на свете.

— А-а, твою ж… — хотел ругнуться, вместо этого тихо заскулил, уткнувшись в простыню.

Сквозь духоту небольшой тёплой горницы пробился свежий, прохладный поток утреннего воздуха. Сразу стало легче. Парень вздохнул и осторожно повернул голову: мать с брошенным на колени рукоделием сидела у широкой лавки, на которой он лежал. Давно такого не было: ещё с детства, мать с ним сиживала рядом, только если он сильно хворал. Вытянув руку из-под тонкого лоскутного одеяла, Стёмка прикоснулся к её руке, сухой, такой хрупкой и в то же время сильной. Женщина чуть заметно улыбнулась, погладила его растрёпанные волосы цвета льна.

— Ну, слава Господу, очнулся наконец, — прошептала она, словно боясь говорить вслух. — Весь день и всю ночь без памяти пролежал, вон как они тебя…

— Матушка, прости, — вздохнул парень, прикрыв глаза. — Стоило оно того, лезть защищать… Кабы я знал, что вора прикрываю!

— Перестань, — всё так же строго и ласково ответила женщина. — Не вини себя, не знал ведь. А сделал ты хорошо. Верно сделал. Хоть и есть закон в княжестве, у нас, у людей, в сердце свои законы, и они куда добрей и честнее писаных… Тот мальчонка, которого ты защитил, разыскал нас ночью, хотел у тебя прощенья просить. Я тебя будила, а ты только на миг глаза открыл — и снова в забытьё…

Стёмка промолчал в ответ, только стряхнул с лица спутанные волосы и улёгся поудобнее. Вот оно как бывает… Значит, есть ещё совесть у Зорьки, раз пришёл. Жаль только, что не поговорили.

— Вот только беда не приходит одна, сынок, — продолжала мать, тоже помолчав немного. — У воеводы на подворье погорело, почитай, всё, и избу пришлось тушить. На тебя люди думают, что, мол, отомстить пытался воеводе за свой позор…

— Так ведь я не вставал!

— Мы с отцом так и говорили, — вздохнула мать. — А в ответ — покрываете, мол, да и всё тут.

Стёмка сердито вцепился в край простыни. И ведь верно: Зорька, поди, сбежал, да и концы в воду; как известно, врагов у Ивана Вышатича во граде не водилось. Некого больше подозревать в поджоге, а только ведь это дело страшное, хуже убийства… В руку попался алый лоскут, яркий, точно пламя. И вдруг молнией Перуновой вспыхнула мысль: Марьяша! Она ведь там живёт, а подворье почти всё сгорело. Что с нею, жива ли, здорова? Узнать бы, да только как? Стёмка сел на своей лавке, потревожив ещё не зажившие рубцы на спине, стиснул зубы, сдерживая очередной стон.

— Куда собрался? Ложись! — строго прикрикнула мать. Но он решительно поднялся, придерживаясь за бревенчатую стену, отыскал рубаху, брошенную тут же, на край лавки, зашнуровал кожаные башмаки.

— Ничего, матушка, бывает и похуже, — даже улыбнулся, пытаясь шутить, и направился в сени. — Я скоро вернусь.

Мать хотела возразить что-то, да не смогла поспорить: только вздохнула и уронила руки на колени. Экие упрямцы, что меньшой, что старший! Оба в отца пошли, сурового варяга-датчанина, всё им нипочём. А Стёмка, пройдясь от стены до стены и убедившись, что твёрдо стоит на ногах, поспешно вышел из горницы.

Глава 4

СОКОЛ И СОКОЛЁНОК

Подворье