На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко Страница 63

– Да, ее зовут Фаиной, – подтвердила военврач, меняясь в лице. – Вы знакомы?

– Очень даже хорошо! Она жила у нас, в хуторе. Вместе мы были и в партизанской группе. Она жену мою спасла! Лидию на поселение отправили. А Фаина ее случайно увидела на вокзале.

– Верно, верно… Она писала. Так это вы – тот самый Яков? Лучше не придумаешь. Объявился… Мой пациент!

– А где же сейчас Фаина? В Москве? Можно ее адрес?

Регина Ильинична, улыбаясь, вздохнула:

– Моя непоседа неизвестно где, в какой-то странной командировке. Жду ответа третий месяц… О судьбе мужа узнала. Он погиб под Ростовом. В сорок втором. А мы с ней надеялись на чудо… Хотите, покажу фотографию Фаиночки? – предложила Регина Ильинична и взяла с сиденья полевую сумку, вынула блокнот. Яков на мгновенье смешался, увидев Фаину в гимнастерке: изменившуюся, с отверделыми чертами лица, с волевым взглядом. Пожалуй, она покрасивела, но выглядела старше. Возвращая фотографию, Яков признался:

– За год преобразилась.

– Нахлебалась горя. Нет, в письмах она все та же, – романтичная и чистая. Мечтательница…

Километров через семь, на подъемчике, полуторка заглохла. Сквозь дорожную дрему Яков слышал, как шофер вылез, стал возиться в моторе. Затем, вероятно, отвечая на вопрос военврача, неуверенно сообщил:

– Бензин кончился.

– Почему кончился? – становясь на подножку, гневно глянула Регина Ильинична.

– Да старшина… Я полный бак просил! А он говорит: тебе хватит до места.

Яков, прикорнувший у борта, быстро встал на ноги. Поднялись и спутники. Регина Ильинична, оглянувшись на них, спрыгнула на землю.

– Мне ждать некогда! В медсанбате – тяжелораненые. Они, наоборот, ждут!

«Опель-адмирал» вынырнул из-за холма, когда Гулимовская в сопровождении казаков вышла на дорогу. Автомобиль-красавец, предназначаемый прежде для генералов вермахта, сверкая черным лаком, летел прямо навстречу. Военврач, не сходя с колеи, подняла руку. Лихой шоферюга ударил по тормозам, осадил своего «коня» в метре от стоящей, не шелохнувшейся женщины! Непредвиденная остановка и случайные люди, несомненно, встревожили выскочившего майора. Вскинув пистолет, щеголеватый блондин окликнул:

– В чем дело?!

– Я – хирург госпиталя двести восемьдесят четыре. Направляюсь в медсанбат для экстренных операций. А шофер израсходовал горючее…

– Вы что, мадам, ослепли? Не видите, чья машина? – проговорил, задыхаясь от негодования, охранник. – Прочь с дороги!

Кто сидел рядом с шофером, рассмотреть было мудрено. Только кубаночка серого курпея да наполовину утопленное в шарф лицо виднелись из-за высокого капота. Слушая перепалку, неведомый пассажир задвигался. Неспешно оттолкнул свою дверцу и вылез. И в этом человечке, в кителе с генеральскими погонами, сверкающими орденами, казаки потрясенно узнали Селиванова. Комкор протянул Регине Ильиничне руку. Она, чуть смутившись, подала свою узкую ладонь.

– Если не ошибаюсь, – Регина Ильинична? Самая симпатичная женщина в корпусе? – прищурившись, глухим веселым голосом уточнил генерал.

– Так точно! Гвардии капитан медицинской службы Гулимовская. Мы едем…

– Я слышал. Не надо… Зоя, – обернулся комкор к бравому водителю, вылезшему на зов. – До Калараша близко. Там в танковой мастерской заправишься. Поделись с доктором.

Помолчав, понаблюдав, как неунывающий Зиновий Бурков сцеживает в ведро нерадивого водителя бензин, Селиванов вновь повернулся к военврачу.

– Я вас с Кизляра помню. И Нину Исааковну Грабовскую, и Соломона Иосифовича Берковича, и Чварона… Я посылал казаков в бой. А вы их с того света возвращали. Зимой в кошарах, при «летучих мышах», в полутьме оперировали. Спасибо великое! Жалею, что врачей мало награждал. Награждал, но – мало!

– Еще успеете, Алексей Гордеевич. Раненых хватает, – грустно сказала Регина Ильинична. Наметанным взглядом она отметила, как похудел, постарел комкор за последние полгода. На обтянутых скулах пламенел чахоточный румянец.

– Увы. Сдал корпус Горшкову. Принудили лечиться. Вот, в Крым Зоя везет. В путешествие по чеховским местам, – не без раздражения сыронизировал Селиванов. – Не нужен… Впрочем, я и сам понимаю. Здоровье стало ни к черту! Немолод. Одно хорошо: сохранил корпус, довел до границы.

Комкор закашлялся, выхватил из кармана галифе носовой платок. А когда отнял его от лица и скомкал, – на белой ткани багровели крапины крови.

– Хайям по этому поводу верно сказал:

Если подлый лекарство нальет тебе – вылей!

Если мудрый подаст тебе яду – прими!

– Вы поправитесь, товарищ генерал. В Крыму станет легче, – подбодрила Регина Ильинична, выдерживая его растроганный, прощающийся взгляд.

Проехали недалеко.

Перестрелка на краю деревушки заставила шофера санитарной машины свернуть с дороги. К ним подбежал ефрейтор с автоматом и объяснил, что квартирьеры наткнулись на двух скрывающихся в крайней хате немцев. Дорога под постоянным обстрелом. Регина Ильинична, взбешенная новым препятствием, сама пошла к командиру спецотряда. Ее сопровождал Яков. Старший лейтенант, хмуролицый богатырь, военврачу наотрез отказал:

– Нет! Не пропущу, пока не подавим огневую точку.

– Почему же вы не атакуете? Их двое, а вас – целый взвод.

– Бойцов жалею. Подвезут пушку. И одним выстрелом наведем порядок, – объяснил смершевец, поглядывая вдаль, откуда должна была показаться артиллерийская упряжка. Плачущая здесь, в глухом садике, молдаванка не сразу вызвала интерес. Потерянно мотая головой с растрепанными волосами, худенькая женщина глядела через улицу, на хату, стены которой чернели, изрешеченные пулями. Нетрудно было догадаться, что это – хозяйка. Она подбежала к военврачу.

– Товарэш! Пермитецимь сэ трек! – затянула жалобно, обращаясь к Регине Ильиничне. – Дар аичь… Дар аичь… Дудуе! Бэецашуле![25]

И точно по ступеням лестницы провела по воздуху рукой, что-то показывая.

– Не пойму, о чем она просит? – обратилась Регина Ильинична к закурившему командиру.

– Какая разница? Ну, дети у нее там.

– И вы собираетесь пушкой… навести порядок?

Смершевец посмотрел свысока, отчеканил:

– Прошу мне не мешать! Здесь я командую! А вы… лечите! И не лезьте, куда не просят! И вообще… Ожидайте у машины!

Регина Ильинична слушала, бледнея.

– Я старше вас по званию. Не смейте повышать голос! Вы – советский офицер. И, вероятно, коммунист. Палить из пушки по детям?

Яков окинул взглядом улицу, дорогу и понял, что обогнуть этот отрезок невозможно, – шоссе тянулось вдоль берега Прута, стесненное цепью холмов. Старший лейтенант, скрипнув портупеей, демонстративно повернулся широкой спиной, побрел к кустам смородины, тонко благоухающей на солнцепеке. Немцы для острастки дали очередь. Мать, отирая лицо ладонями, заметалась по истоптанной земле. И вдруг, упав на колени, лопоча, подползла к офицеру…

– Шаганов! Принесите мою сумку, – приказала Регина Ильинична, расстегивая шинель, – в ее движениях, в выражении лица, в голосе проступали раздражение и решимость. Яков торопливо пошел к полуторке, остановленной метрах в двухстах. «Вот уж упрямая! Загорелось ей, – неодобрительно думал Яков. – Командир прав. Разок бабахнуть – и фрицы присмиреют».

Для чего Гулимовской понадобилась сумка, Яков понял лишь тогда, когда она достала халат и надела его поверх