Марианна Ярославская - Виктор Владимирович Королев Страница 6

– Не притомила я вас с рассказом? Налить вам ещё чаю? – Марианна Емельяновна снова засмеялась, глядя на меня тёмными весёлыми глазами с окаёмочкой. – Я ведь специально поставила сахарницу с этими серебряными щипчиками. Это у меня такой проверочный экзамен для гостей. Рассказать почему? Как-то в Швейцарии сидели мы в ресторане на берегу какого-то озера…

– Женевского?

– Не помню, какого именно, там полторы тысячи озёр, а сколько было ресторанов и отелей, уже не сосчитать, они постоянно менялись…

– Мы – это вы с Марселем или ещё гости были?

– Гости часто тоже менялись, но в тот раз мы сидели на открытой веранде втроём: мы с Марселем и французская журналистка Женевьева Табуи.

Лекен Женевьева (литературный псевдоним – Женевьева Табуи, 1892–1985), историк и журналист, участница французского Сопротивления. Автор многих книг. Один из немногих журналистов, которым давали интервью Муссолини, Гитлер, Папа Римский, главы европейских стран и др. Получила прозвище Кассандра за точность своих предсказаний, как будут развиваться события в Европе и в мире. Кавалер ордена Почётного легиона.

Марсель о чём-то говорит с ней по-французски, я половины не понимаю. Мне скучно. Пью чай, позвякиваю ложечкой в чашке. Марсель поворачивается ко мне:

– Некрасиво звенеть ложкой! И не бери сахар пальцами!

– Женевьева тоже взяла рукой! – вспыхиваю я.

– Ей можно, – спокойно говорит Марсель. – На неё никто не подумает, что она не знает про щипчики, а про тебя станут говорить, что ты плохо воспитана…

Сам-то он был аристократ до мозга костей. Прекрасно одевался. Словно был рождён в высшем свете. Его как равного принимала политическая элита во всей Европе. Был ли он советским разведчиком? Бог его знает. Потом его станут называть и гением «закулисной» дипломатии, и тайным эмиссаром Сталина. Особенно после Испании. В середине 36-го года там вспыхнул мятеж против республиканского правительства, началась гражданская война. Марсель был тут же назначен послом в Мадрид.

Занятия в Женевской школе изящных и промышленных искусств мне, конечно, пришлось бросить. Поначалу ходила на уроки к испанскому скульптору. Но наступил 37-й год, ситуация становилась всё хуже и хуже. Потянулись жуткие дни. Потом я увидела Марселя в последний раз. Он сказал, что его срочно отзывают в Москву. И если он не позвонит или как-нибудь иначе не даст знать о себе в течение недели, то я должна всё бросить, взять только документы и деньги и отправиться по адресу, который надо запомнить. Там мне скажут, что надо делать дальше…

Мне стало страшно.

Ещё страшнее стало, когда он не позвонил. Собрала маленький чемоданчик и пошла по адресу, который запомнила. Там мне помогли уехать сначала в Италию, а потом обратно в Швейцарию. Как оттуда добиралась в Россию, помню плохо. Только плакала всю дорогу и жалела нашу жизнь и то, что осталось в квартире. Больше всего было жалко – не поверите – письма Чичерина…

Чичерин Георгий Васильевич (1872–1936), нарком иностранных дел в 1918–1930 гг. Прекрасно образованный дипломат, полиглот (знал 25 языков). Великолепно разбирался в музыке, живописи и т. д. После смерти В. И. Ленина находился в натянутых отношениях со своим заместителем М. М. Литвиновым. Уступил ему место, уйдя на пенсию по состоянию здоровья. В 1929 г. писал: «В стране открылись шлюзы для всякой демагогии и хулиганства. Море склоки, подсиживаний, доносов. Это ужасное ухудшение госаппарата особенно чувствительно у нас, где дела не ждут, где нужно работать, а не чесать попусту языком…»

Он писал такие остроумные, живые, добрые письма! В одном из них, например, вспоминал, как Россия собирала делегацию на Генуэзскую конференцию в 1922 году, очень важную для нашей страны. У одного делегата не было элементарного костюма, срочно вызвали лучшего в Петрограде портного, который ещё императорскую семью обшивал. Тот за ночь сшил. И вот примерка. Молодой дипломат пытается попасть ногой в штанину. Портной спокойно поучает его: «Молодой человек, танцевать вы будете на балу, а брюки надевают сидя!»

Марианна Емельяновна снова умиляет меня своим золотистым смехом:

– Нас же никто не учил, как фрак носить, как щипчиками для сахара пользоваться! Слава богу, что дипломатия и культура в те годы была в руках таких умнейших и образованнейших людей, как Луначарский и Чичерин! Знаете, что Российская академия наук в 1918 году отказалась сотрудничать с советской властью и Луначарский решил выступить на их собрании? Академики устроили ему бойкот: весь зал повернулся спиной к сцене. А он спокойно начал лекцию на немецком языке, потом перешёл на английский, французский, итальянский… Закончил выступление на латыни – под аплодисменты всего зала.

– Да-а, это были уникальные люди. А потом что стало с Марселем Розенбергом?

– Уже после войны, после смерти Сталина я сделала запрос в Министерство иностранных дел и прокуратуру. Получила ответ: «Ордер на арест был подписан замнаркома НКВД М. П. Фриновским, а санкцию от руководства Наркоминдел дал нарком М. М. Литвинов. По приговору Военной коллегии М. И. Розенберг был расстрелян. Дело в отношении М. И. Розенберга пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР 27 июня 1957 года, по вновь открывшимся обстоятельствам приговор отменён, дело за отсутствием состава преступления прекращено».

Посмертно Марсель был реабилитирован. А два года назад, в апреле 1983-го, МИД СССР официально признал Марселя Израилевича Розенберга «видным советским дипломатом». Вот и вся история. Конец целого этапа моей жизни.

Что было дальше? Дальше снова была Москва. И снова была учёба…

Отец

В двадцать три года я поступила в Московский художественный институт имени В. И. Сурикова и одновременно начала работать у великого мастера рельефа Г. И. Мотовилова.

Мотовилов Георгий Иванович (1892–1963), советский скульптор. Лауреат Сталинской премии первой степени. В 1918 году поступил во ВХУТЕМАС, где учился у С. Т. Конёнкова. За работу «Металлург» в 1937 г. получил золотую медаль на Всемирной выставке в Париже. Оформлял станции Московского метрополитена. Автор многих памятников. Создал в СССР целую школу монументально-декоративной скульптуры.

Не знаю, кто больше был рад таким переменам – я или родители! Наверное, папа. Главным украшением нашего дома всегда были картины, созданные отцом. В редкие минуты отдыха он отдавался рисованию с жадностью человека, дорвавшегося до источника после долгого пути. Оттого, может быть, что у него в молодости не было возможности заниматься искусством, он так упоённо работал все последние годы, особенно в 30–40-е. Пейзажи