Граф Брюль - Юзеф Игнаций Крашевский Страница 6

Он, закрыв веки, тяжело вздохнув, проворчал:

— Вот служба… — и уснул.

II

В королевском замке пажи Августа II имели комнаты, в которых, ожидая приказаний, отдыхали. Лошади для них, на случай, если который будет послан, всегда были готовы. Они поочередно исполняли службу у дверей и в передней, сопровождали короля, а часто, когда не было кого под рукой постарше, были посылаемы с различными письмами и приказами. Усерднее всех исполнял эту непривлекательную службу Брюль; он дежурил за себя и весьма охотно за других, так что король, часто его видя, привык к его услугам и его лицу.

— А, ты опять здесь, Брюль? — спрашивал он с улыбкой.

— Готов исполнять приказания вашего величества!

— Разве тебе это не надоело?

— Я так счастлив, когда мне выпадает счастье лицезреть ваше величество.

И молодой человек кланялся, а его величество обыкновенно хлопал его по плечу.

Никогда у него не было недостатков в ответе, ничего для него не было трудным или невозможным; бегом, с удивительной поспешностью исполнял он поручения. В этот день обыкновенно приходили отчеты и отправлялись ответы, ожидаемые с утра; в то время почты были очень неисправны, то лошадь падет, то случится разлив реки или почтальон заболеет, так что время прихода почты не было строго определено. С утра советник Паули, который составлял королю депеши, ожидал отчетов и приказов.

Сначала он ждал очень терпеливо.

Паули, несчастный вид которого мы видели в Губертсбурге, выспался отлично, умылся и встал, не чувствуя ничего, кроме мучительной жажды.

Он знал, что мать-природа употребляет хитрость, чтобы принудить его пить воду, но он давно зарекся не пить ее, чувствуя к ней отвращение и презрение, и обыкновенно говаривал, что Бог сотворил ее для гусей, а не для человека. Таким образом, хитрость природы не удалась, и он утолил жажду пивом. Тотчас же ему полегчало и сделалось веселей, а вскоре совсем прошла эта болезнь, оставив только смутное воспоминание.

Однако Паули вспомнил, как в один несчастный день Брюль его спас и уложил на постель, а с этого времени началась дружба между старым Паули и молодым пажом.

Брюль, который никем и ничем не пренебрегал, привязался к советнику. Это был человек уже немолодой, тяжко измученный страшной службой у бутылки, при том же неимоверно полный — что мешало свободе движений: ноги уже не особенно хотели служить, и после обеда, всегда, как только представлялась возможность, хотя бы и стоя, он готов был дремать.

Лицо Паули было румяно, с фиолетовым оттенком, черты его заплыли, подбородок — в несколько этажей. Руки, ноги и весь он казался как бы опухшим.

Несмотря на это, когда он принарядится ко двору, застегнется, выпрямится и примет свою служебную придворную осанку, его можно было принять за человека с большим весом. Он так привык к королю и король к нему, что по одному слову или взгляду Августа воспроизводил целое письмо, угадав мысль, попав на надлежащую форму, и никогда его величеству не приходилось его исправлять. Поэтому он очень любил Паули и, так как постоянно в нем нуждался, то и хотел иметь его всегда под рукою; король великодушно прощал его даже в тех случаях, когда он до такой степени напивался, что был не в состоянии подняться и явиться по требованию короля.

Тогда трое камердинеров должны были расшевеливать его, а Паули, не открывая глаз, ворочаемый на постели, отвечал на все: «Сейчас! Сию минуту!» — «Вот и готов!» — «Сию секунду»… Но не вставал до тех пор, пока у него не испарялся из головы остаток излишков вина.

Когда он немного трезвел, то, умывшись холодной водой, требовал рюмку чего-нибудь крепкого для прояснения мыслей и тогда только шел к королю.

Подобные вещи тогда случались не с ним только одним, напивался и друг короля Флеминг, да и многие другие. Над этим только смеялись, хотя иметь слабую голову считалось большим позором.

В этот день, в который, как мы говорили, ожидали отчетов, Паули сидел в Маршалковской[1] зале и зевал. Он расселся в широком, удобном кресле, сложил руки на животе, немного опустил голову, удобно поместив ее на многоэтажном подбородке, и размышлял. О сне и речи не могло быть, потому что кто же может заснуть натощак и отправиться с Морфеем в дальнее путешествие в края мечтаний без чемодана с припасами?

Картины, развешанные по стенам комнаты, были давным-давно знакомы ему, так что не могли его занимать. Время от времени он зевал, но зевал так ужасно, что челюсти трещали.

Это было душераздирающее зрелище. Паули, такой серьезный, заслуженный, должен зевать натощак!

Часы пробили десять, затем одиннадцать, и советник сидел, зевал и вздрагивал, так как по телу бегали мурашки вследствие голода. В эту минуту он был самым несчастным из людей.

В этой же зале постоянно сновали пажи, подкомории, камергеры, лица, ожидающие аудиенции или возвращающиеся от короля. Но никто не осмелился беспокоить господина советника.

В одиннадцать часов вошел Брюль, который ожидал своего дежурства. Он был прекрасен, как ангел, в своем пажеском костюме, надетом с большой кокетливостью. Лицо его, как обыкновенно, веселое, выражало все ту же кротость и любезность. Никто не был прекраснее сложен, не имел более изящной ноги, более изящных и свежих кружев при манжетах, лучше сидящего фрака и искусно завитого парика. Глаза его смеялись, перебегая по лицам и стенам. Как чародей, он всех располагал в свою пользу улыбкой, словом, жестом, всей своей особой. Увидав его, советник, не вставая, протянул ему руку.

Брюль быстро подбежал.

— Как я счастлив! — воскликнул он и покорно поклонился.

— Ты только один можешь спасти меня, Брюль! Вообрази себе, я еще ничего не ел. Когда придут счеты и отчеты?..

Паж посмотрел на часы и пожал плечами.

— Кто знает… — отвечал он на итальянском языке, который стал входить в моду при дворе Августа наравне с французским и был почти языком двора, потому что тогда в Дрездене мало-помалу начала увеличиваться итальянская колония.

— Одиннадцать часов, а я еще ничего не ел. Натура дает себя знать. Придется умереть с голода.

Паули зевнул и сильно вздрогнул:

— Брр!..

Брюль стоял, как бы размышляя, затем нагнулся к уху Паули и шепотом сказал:

— Господин советник, est modus in rebus! Зачем вы уселись на этой проезжей дороге? Рядом есть комната, двери которой выходят в коридор, ведущий в кухни и