Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов Страница 6

class="p1">– «От царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси, – начал читать дьяк, раскручивая столбец, – большому воеводе нашему, князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому. А писал ты к нам, великому государю, что князь Яков Петрович, не послушав твоего указа, не пошёл с боярином нашим Борисом Михайловичем против литовских людей под Суздаль. И получив ту челобитную Якова, и рассмотрев дела местного приказа и Разряда и случаи, что дал князь Яков, решили мы: не по делу бьёт челом князь Яков… Под Суздаль же, на Лисовского, послать их по разным полкам. Но “литву” непременно повоевать»…

Он дочитал до конца и свернул столбец, скреплённый размашистой подписью дьяка Дворцового приказа.

– Указ государя исполнить! – холодно сказал князь Михаил заместничавшим воеводам, чтобы те поняли – никаких уступок не будет. – Готовтесь к походу… Всё, господа!

Лыков и Барятинский молча вышли из воеводской.

На Лисовского они выступили раздельно, двумя полками. К Суздалю их полки подошли ночью и с двух сторон ворвались в посад. Всполошив выстрелами весь город, они смяли передовые заслоны гусар и пробились к крепости. Но тут Лисовский собрал весь свой полк в один кулак и стремительно ударил конной атакой по пехоте князя Лыкова. Он опрокинул её и выбросил из города. Такая же участь постигла воинов Барятинского.

Потрёпанные русские полки бежали, спасаясь по лесам от полного разгрома. В Александровскую слободу они вернулись раздельно, так же как и уходили.

Князь Михаил, раздосадованный на воевод, не стал выяснять причины поражения и передал дело в Дворцовый приказ: для проведения сыска и разбора его дьяками.

* * *

К высоким деревянным воротам царских хором, построенных в Александровской слободе Иваном Грозным, подкатила пара под охраной верховых стрельцов. Кучер остановил лошадей: «Тпр-р, родимые!» – и соскочил на плотно утоптанный снег, цепко придерживая концы длинной уздечки.

Стрелецкий десятник заглянул в сани, где дремал воевода, и громко окликнул его: «Приехали, Григорий Леонтьевич!»

– А-а, уже! – отозвался Валуев, с трудом открывая слипшиеся веки.

Он окинул взглядом высокую каменную стену и не сразу сообразил, куда же их занесло-то.

Валуев любил ездить по делам в санях. Давно и безвозвратно связал он себя со службой государю, стал привычен ко всем её тяготам и, бывало, по нескольку дней не слезал с коня в больших походах. Но как только выдавалось затишье, на коня он не садился. В этом неприятии верховой езды чувствовались глубокие наследственные корни его предка из Литвы, Окатия, выехавшего в Московское княжество ещё три века назад. Окатий верно служил великому князю Ивану Калите, за что получил от него чин боярина и вотчинки, а среди них и малое село Валуево на тихой, заросшей вязами речке Ликовке, что впадала в грязную Пахру.

– Мирошка, давай во двор! – крикнул он кучеру. – И вы тоже! – приказал он стрельцам.

От ворот к возку подошёл сотник в огромном тулупе, с большим пистолетом, засунутым за широкий кушак, и строго спросил: «Кто такие?» Но, узнав думного дворянина, он неуклюже захлопотал, побежал к караульным: «Пропускай, пропускай!»

Мирошка снова вскочил на коренную, стегнул её плетью, и возок так дёрнуло, что Валуев невольно лязгнул зубами и сердито сплюнул: «Ну ты, пёс шелудивый!..»

Сани миновали ворота и вкатились на просторный двор. Мирошка лихо развернул пару и остановил её у хором.

И тут же с крыльца вприпрыжку сбежал Иван Максимов, войсковой дьяк Скопина, подлетел к саням.

– Григорий Леонтьевич, князь ждёт тебя! Уже не раз справлялся, не приехал ли!

– Один? – спросил Валуев дьяка.

Он скинул тулуп и стал неспешно выбираться из саней. Выбравшись, он громко высморкался, утёр ладошкой острый нос упрямца, торчавший вперёд.

– Нет, там ещё Фёдор Иванович и Михайло Бороздин!

Иван Максимов держался свободно, до фамильярности, со всеми боярами и князьями в войске Скопина. Они все знали его, и он ловко пользовался этим, через их связи выколачивая на Москве лишние десятки четей земли к своему поместному окладу.

– Зачем так спешно вызвал? – поправляя съехавшую набок саблю, вопросительно глянул Валуев на дьяка с явной издёвкой на маленьком круглом лице.

– На поиск, – важно ответил Максимов, как будто ему было что-то известно, но то воеводская тайна, и он не вправе раскрывать её, хотя Валуев и узнает всё через какие-нибудь четверть часа.

– А куда? – пропыхтел Валуев, поднимаясь по крыльцу хоромины вместе с дьяком. – Да говори ты, говори! – шутливо подтолкнул он в бок его.

Но Максимов скорчил оскорблённую мину так, чтобы стало ясно: спрашивать об этом бесполезно. Он не имеет права говорить, ибо то решать Скопину.

Валуев, не поверив ни одному его слову, невозмутимо хмыкнул про себя: «Хм! Вот ведь, проходимец, как наловчился!»

Сейчас, однако, он волновался не о предстоящем ему деле, а о своей жене Ульяне, которая осталась дома одна с детьми. У него был невеликий двор в Москве, где он жил с семьей вообще-то не слишком богато, но и нужда не посещала их. А дети что?.. Старший Иван, и тот был ещё мал даже на службу. Что уж говорить о дочерях, о Марфе и Татьяне. Те-то когда ещё будут ходить в девках… Вот и живут они там без мужского глаза. Его мать, правда, с ними тоже, с тех пор как не стало отца. Да, семья там, а тут дело…

– Пойдёшь к Троице. Долгоруков просит помощь, – сказал князь Михаил ему, когда он предстал перед ним. – Действовать будешь вместе с Жеребцовым. Проведаешь силы у Сапеги – и назад… В крупную стычку не ввязывайся. Только поиск. Понятно?

– Да, Михайло Васильевич!

– Тимофей, готовь указ о походе! – приказал князь Михаил дьяку, сидевшему у оконца за столиком. – С росписью людей, припасов и как вершить дело!

Он прошёлся по палате, остановился, погрозил пальцем Валуеву:

– Смотри, только по росписи спросится!.. Знаю я тебя: всё норовишь воевать по-своему!

Продолжая наставлять его, он заговорил о заразе, что поразила обитель, попросил его жить там осторожнее да высмотреть, устоит ли ещё монастырь хотя бы немного.

– А Жеребцов пока останется там. Ударит из монастыря, как пойдём на Сапегу… Хватит ему, настоялся, наворовал! – тихо проговорил он, и на юношески гладком лице у него проступила жёсткая складка.

– Какой силой-то, Михайло Васильевич? – спросил Валуев, нахмурив круглый лоб.

Он был, вообще-то говоря, человеком, долго думающим. И всё услышанное тут, пока не утрясётся у него, ещё помучит его.

– Многим скрытно не пройти! – раздался голос Шереметева с красной лавки в углу приказной палаты, где Валуев сразу и не заметил даже его.

Шереметев встал с лавки, достал платок из кармана, отёр вспотевшее лицо: в палате было жарко – натоплена была, и душно, хотя была пустой. Затем он так же