Дочери служанки - Сонсолес Онега Страница 52

– Я никогда не видел труп.

– Ну вот время и настало, – ответил почтальон.

В это время донья Инес, преодолевая тошноту, перевернула тело и убедилась, что Доминго не дышит. Тогда она заключила, что, поскольку для него уже ничего нельзя сделать, самое лучшее – предупредить Ренату и Клару. Она собралась с духом и дробно постучала в дверь их дома кончиками пальцев.

И стала ждать.

Она сожалела, что именно ей выпало принести эту новость.

– Доминго умер, – выпалила она, когда обе женщины показались в дверях.

Это было в первый раз, когда донья Инес сообщала о смерти. И второй раз смерть произошла в замке, после бедняжки Исабелы.

Обе женщины стояли, широко открыв глаза и стиснув зубы, но ни одна не раскрыла рта.

Они втроем вышли с территории замка, гуськом – Рената, Клара и донья Инес. Дойдя до того места, где лежало тело, Клара наконец расплакалась. Непонятно было, она плачет от скорби или от того, что лицо Доминго опутано паутиной и покрыто волдырями. Глаза бесцветные. Пахло от него, как всегда: анисовой водкой, вином, табаком.

– Умер, – сказала девушка.

– Его уже давно ищут, – сказала Рената, дотрагиваясь до него носком башмака.

Скоро пришли почтальон и помощник доктора Кубедо, и так же скоро весть разнеслась по соседям и дошла до дона Кастора; тот еще не совсем отошел от дел, подтвердил, что это прихожанин его прихода, и скоро колокол зазвонил по покойнику.

Доминго похоронили на кладбище в Пунта до Бико, вырыв могилу среди травы, ни далеко, ни близко от пантеона семьи Вальдес, ровно посередине ряда захоронений. Всем занималась донья Инес. Она даже поместила в газете некролог, навсегда увековечив имя Клары, его дочери, которая ею не была, и заказала службу за упокой души охранника замка Святого Духа, отсутствия которого, честно говоря, никто и не заметил.

Только однажды Клара заговорила о Доминго, когда рассказывала Сельсо о своем сожалении. И тут же сменила тему, ясно показав, что не хочет возвращаться к пережитому, потому что «мне горько от того, о чем я не хочу вспоминать», так она сказала.

– Меня интересует только, когда ты уезжаешь, в какой день и в какой час, – добавила Клара. – Сколько дней у нас осталось побыть вместе… И особенно, когда я снова тебя увижу.

Они грелись у костра, который разожгли на берегу из нескольких поленьев и кучи листьев, и Сельсо рассказал, что «Санта-Исабель» должна вот-вот начать рейс из порта Кадиса по направлению на Пасахес. На обратном пути у него стоянка в Корунье. Предполагаемая дата собрания экипажа – первое января нового, 1921 года.

– Но я хочу приехать на день раньше, тридцать первого декабря, и до этого…

– До этого что?

– Хочу повидать родителей.

Сельсо происходил из Томиньо, городка на берегу реки вблизи от португальской границы. Там жили его родители, три сестры, две пары дедушек и бабушек и незамужняя тетка. Он редко говорил о семье, но, когда это случалось, в его словах всегда чувствовалась ностальгия. Он был младшим из четверых детей, избалованным, любимчиком, и он ушел из дома, потому что хотел только одного – плавать по морям.

– Мама очень переживала, и сейчас ей будет приятно, что меня взяли на такой корабль, как «Санта-Исабель».

Клара приняла это как неизбежное; такое же непоправимое, как смерть Доминго, но более мучительное.

Чтобы развеять горечь, омрачившую голубизну ее глаз, Сельсо стал говорить о свадьбе и о том, что он заработает больше денег, чем за весь сезон сардин. Он говорил с таким воодушевлением, но Клара не хотела поддаваться иллюзиям, ее воображение и ее желания, с каждым днем все более сильные, были связаны с тем, чтобы уйти от Ренаты, которую смерть Доминго не сделала более терпимой, а наоборот, ожесточила еще больше. Хотя для всех это было освобождением. Мать и дочь не говорили ни о нем, ни о том, что делать с вещами, оставшимися после него. Клара не видела в доме ни его потертых брюк, ни пары тонких свитеров, ни ботинок. Она предположила, что Рената, должно быть, все это сожгла или отдала старьевщику в Пунта до Бико без оглядки и, значит, ни с кем не советуясь.

Каждая похоронила его по-своему.

Клара сделала это, когда могильщик установил гроб в нише. В тот момент гнев по отношению к этому сеньору, которого она двадцать лет считала отцом, улетучился; она не видела от него ни одного проявления нежности, которое могло бы как-то загладить бессонные ночи и бесконечные пьянки. Понятное дело, Рената тоже вносила в их жизнь свою долю: драки, стычки, крики на рассвете, запах анисовой водки, когда она, довольная, возвращалась из кабака. Эта женщина никогда не знала, что значит любить, и потому Клара оправдывала ее все эти годы, пока в конце концов не получила пощечину.

Сейчас, в объятиях Сельсо, она с нежностью подумала о возможности выйти замуж.

Хотя такое случалось с ней лишь временами.

Она предалась мечтам, которых не знала, когда была девочкой, потому что не верила в счастье и даже представить себе не могла, что бедняки тоже имеют на него право.

В тот вечер и в последующие вечера Сельсо и Клара превратили свои встречи в прощальный ритуал. Влюбленные знали, что с каждым днем у них остается на день меньше и время остановить невозможно. Оно уходило, как песок сквозь пальцы. Они целовались и ласкали друг друга или проигрывали будущее, строя воздушные замки и мечтая, что когда-нибудь будут вдвоем бороздить это море, которое сейчас смотрело на них. Они призывали на помощь луну и обнимались с деревьями, чтобы судьба приняла их сторону. И неважно было, что они мокрые от дождя, что замерзли от холодного соленого ветра, который обвевал их тела. Страсть чудесным образом согревала кровь, и сердце Клары стучало под одеждой, которую Сельсо не осмеливался с нее снять.

Хотя Клара никогда этого не говорила из страха, что их хрупкая любовь испарится навсегда, она прощалась с Сельсо, как со своим мужем. Она насмотрелась на жен матросов, которые никогда не знали, вернутся ли их мужья из долгого рейса в Америку. В Пунта до Бико было полно вдов, чьи мужья умерли или были живы, но однажды отчалили от мола, и теперь женам казалось, они узнавали их издалека, то у подножия холма, то напротив консервного завода. Те женщины, что не могли похоронить