Крах дипломатического «Согласия» - Александр Владимирович Быков Страница 5

– Господин посол, срочно и очень важно. Кажется, не всё еще потеряно на фронте, – граф де Робиен вошел в кабинет Нуланса с докладом. – Стали известны подробности поездки на фронт офицера нашей военной миссии. Он инспектировал части и нашел, что боевой дух в войсках сохраняется и они способны противостоять врагу. Его встречали криками «Ура». Правда, – де Робиен сделал паузу, – весьма вероятно, что ему показали далеко не все. Он мог быть просто введен в заблуждение, если не сказать более.

– Поясните, – Нуланс поморщился.

– Я имею в виду, что он вполне мог сознательно сообщить недостоверные сведения, чтобы выглядеть лучше в ваших в глазах. Почему я так считаю? – не дожидаясь вопроса посла, продолжил атташе, – потому что есть другие, не менее значимые новости с фронта. Они говорят прямо, что линии обороны по фронту практически нет, солдаты обеих сторон ходят друг к другу в гости. Немцы прогуливаются с оркестром по русским позициям, за ними следуют «товарищи» и с удовольствием маршируют под немецкие марши.

– Какой ужас, – возмутился Нуланс. Он хорошо знал мелодии некоторых солдатских маршей Германии, их простые, совсем не военные тексты, жизнерадостные припевы. Но когда под дробь барабанов эти мелодии были слышны во время атаки, противникам казалось, что мощь Германии несокрушима.

– Вражеские солдаты, не смущаясь, пересекают линию фронта, чтобы купить табак, – продолжал де Робиен, – по-русски это называется «братание». Они едят из одного котелка, пьют водку и шнапс, а офицеры из тех, что еще верны присяге, не могут поставить эту чернь на место. Всем верховодят Советы солдатских депутатов и комиссары.

Нашего представителя сделали членом какого-то комитета, перед ним устроили марш частей, но он заметил, что русские обманывают союзников. Одни и те же лица представлялись ему утром от имени артиллерийских полков, после обеда от имени кавалерийских. Русские любят подобного рода спектакли и мастера по части мистификации.

На фронте плохо с продовольствием, и в некоторых частях вынуждены отправлять провиантские команды в дальние губернии за хлебом и фуражом. Разумеется, все это сопровождается реквизициями и грабежом.

– Но мы все-таки будем верить, что фронт существует, – прервал де Робиена посол, – мы расцениваем последние сообщения большевиков о начале переговоров в немцами как провокацию и никоим образом не будем на неё реагировать.

– Большевики отказываются платить по старым царским долгам, об этом есть официальные сообщения в большевистских газетах, – продолжил атташе, – они называют это аннулированием всех долгов и считают одним из непременных условий выхода России из войны и подписания мирного договора.

– По-моему, это называется просто ограбление, – заметил Нуланс.

– Газеты пишут, что отказ платить по долгам должен стать наказанием для французского империализма.

– Да, но пострадает не только Франция, англичане, голландцы также потеряют свои деньги.

– Почти все страны Европы оказались заложниками решения большевиков: Швеция, Норвегия, Дания, Бельгия и даже Швейцария.

– Возмутительно, – Нуланс с силой загнал карандаш в серебряный футляр и бросил его на письменный стол. – Мы должны на это реагировать. Мы и так слишком долго терпели, но на наше молчание большевики отвечают всё новыми провокациями.

Русский народ, – Нуланс заложил руки за голову, – я пытаюсь понять его, но не могу. Русские сами себя губят. Политические группировки съедают друг друга, в то время как необходим союз демократических сил. Бороться нужно совместно и вместе создавать мир, где политики будут уважать права людей и служить интересам народа. Франция надеется, что Россия поймет эти непреложные истины, и только тогда будет возможно противостоять большевизму. Но, – посол сделал паузу, – мы не хотим вмешиваться во внутренние дела России, – Нуланс смерил взглядом де Робиена, – и не подумайте, граф.

Атташе, выслушав монолог начальника, переменил тему:

– Англичане, по своему обыкновению, решают вопросы самостоятельно, но это также имеет для них негативные последствия. Двое активных социал-демократов Чичерин и Петров задержаны в Лондоне за антивоенную пропаганду. Большевики в ответ отказались выдать разрешение на выезд из России ряду британских подданных. Посол Бьюкенен был взбешен, но что он может сделать? Так или иначе, англичане будут вынуждены пойти на уступки и выпустить этих двоих.

Нуланс не придал значения этому сообщению. Откуда ему было знать, что через каких то пару-тройку месяцев от решения этих людей будет зависеть судьба сотен иностранных граждан, которых революция застала в России, и отчасти его собственная судьба.

– Я полаю, что ситуацию изменят выборы в Учредительное собрание. Мы будем ждать начала работы законно избранной власти. Надеюсь, она сформирует правительство, имеющее народное доверие.

– Я согласен с Вами, господин посол, – наклонил голову граф де Робиен, – вот только как на это посмотрят большевики, ведь реальная власть в их руках. Не думаю, что они добровольно отдадут то, что взяли силой оружия.

– Мы не должны об этом думать, власть может быть только у законно избранного органа власти. Мы поддержим только его.

– Господин посол, – в кабинет заглянул встревоженный «Пети», – взгляните на набережную.

Посол и атташе де Робиен подошли к окну. Вдоль Невы мимо здания посольства группа матросов в черных шинелях тащила куда-то офицера. Он, вероятно, только что прибыл в столицу, не понимал особенности новых порядков и был при погонах. Это считалось нарушением завоеваний революции, великой дерзостью и было достаточным для всплеска революционного гнева.

С офицера содрали шинель, под ней оказался китель с наградами. Это еще больше разозлило матросов. Они стали срывать ордена, бросать их через парапет в Неву. Офицер отчаянно сопротивлялся. Кто-то крикнул: «Кончай контру»! Раздался выстрел, и тело в разодранном мундире сползло на мостовую. «За борт его, братва»!

Еще минута, и все было закончено. Труп перекинули через парапет и довольной ватагой двинулись дальше в направлении Дворцовой площади.

– Страшно, – сказал Нуланс де Робиену, отведя глаза.

– Я почему-то вспоминаю времена Великой французской революции, – не без иронии ответил граф, – тогда мои предки тоже пострадали из-за своего высокого происхождения.

– Когда это было, сто с лишним лет назад, – отозвался Нуланс, – а здесь варварство в просвещенном XX веке, в центре столицы европейской державы. И никто не осмелится встать на пути этого ужаса. «Horreur inexprimable»[3], по-французски это звучит особенно мрачно. Вот поэтому мы и должны сделать все, чтобы противостоять царству Хама, теперь я в этом еще более уверен.

– Да, господин посол, – согласился атташе, – сотрудники посольства солидарны с Вами, и Вы можете рассчитывать на нас в это трудное время.

– Дядя, говорят под окнами посольства только что убили человека? – в комнате появилась молодая дама весьма привлекательной наружности. Граф де Робиен учтиво поклонился и, казалось, был смущен появлением девушки.

– Что мы можем сделать, мадемуазель