Путешествие к вратам мудрости - Джон Бойн Страница 49

Я кивнул и приблизился к ней еще на шаг, теперь наши животы вздымались и опадали вместе. Я смотрел сестре прямо в глаза, понимая, что она рассказала мне все, что знала, и ни разу не солгала. Может, она и непричастна к смерти моих любимых, но нашего кузена она снабдила сведениями достаточными, чтобы он сам этим занялся.

Отец Кхепри тщательно оттачивал свои ножи и кинжалы. Первый легко проник сквозь одежду Абры, прежде чем войти в ее сердце, а второй проворно разделался с ее черепом. Я увидел, как на миг глаза ее широко раскрылись от удивления, затем в них мелькнул ужас, следом агония, прежде чем они превратились в черные безжизненные пятна.

Итак, отныне на моей совести три смерти. Но теперь, по крайней мере, моя жизнь обрела цель. Неважно, сколько времени мне понадобится, чтобы найти его. Своего двоюродного брата я настигну так или иначе и заставлю его страдать за то, что он сделал.

Часть пятая

Три драгоценности

Ирландия

800 г. от Р. Х.

В монастырь я отправился в надежде обрести покой, иных побуждений у меня не было. К башне я сперва приближался с остановками, не будучи уверен, что меня, человека не особо религиозного, пустят в обитель монахов. Там я уселся на траву под ивой, всячески стараясь показаться человеком простодушным, если не вовсе простачком, и таким образом убедить монахов, наблюдавших за мной из амбразур, в том, что я не представляю ни малейшей угрозы их образу жизни. Наконец спустя несколько часов цокольная дверь крепости отворилась и из нее вышел престарелый монах в коричневых одеждах. Он долго разглядывал меня, прежде чем принять решение, затем украдкой скосил глаза налево, потом направо, дабы удостовериться, что я пришел один, после чего поманил меня, что означало: испытание я прошел.

Монах не проронил ни слова, пока вел меня по крепостному валу, а потом по винтовой лестнице до самого верха, где он постучал в деревянную дверь и дождался, хотя и не сразу, голоса за дверью, пригласившего нас войти. Войдя, я очутился в холодной, скупо обставленной комнате с каменными стенами, где меня усадили напротив аббата с тщательно выбритой тонзурой, звали его брат Финбар. Первым делом я несколько раз приложил палец к губам, давая понять, что я немой. То был один из немногих обманов, что я позволил себе в монастыре, вранья я придерживался недолго, но желание вступать в беседу у меня напрочь отсутствовало, не хотелось объяснять этим людям, какие такие обстоятельства привели меня сюда.

Я выбрал Келлз, потому что Ирландия полнилась слухами о «Великой Книге», иллюстрациями к этой книге занимались монахи. Раскрашивание книг было моим призванием с детства. Брат Финбар коротко расспросил меня о моей жизни и причине моего появления здесь. С помощью бумаги, пера и чернил я сумел поведать ему о том, как я прожил несколько лет в аббатстве в варварской стране, что лежит по другую сторону моря, но тамошнее безбожие и пристрастие к пышным орнаментам вызывали у меня отторжение. Надеюсь, что здесь я смогу вернуться к смиренному служению Господу, к чему меня влекло с самого начала. А кроме того, добавил я, некоторые особые умения, коими я обладаю, могут оказаться аббатству полезными.

В темно-коричневом кожаном мешке с моими инициалами на лямке я привез несколько своих рисунков из тех, что забрал из мастерской в Вексфорде утром накануне отъезда. Но сперва похоронил мою вторую жену и сына на местном кладбище и спрятал тело сестры в горах, в яме, которую я выдолбил за ночь. Внезапное исчезновение Алвы понаделало шуму, но, к счастью для меня, один из самых пригожих юношей нашего прихода пропал в тот же день, сбежав от буйного папаши, и прихожане успокоились, решив, что Алва составила ему компанию, ибо она была весьма расположена к юнцам вроде того парнишки.

Аббат просмотрел все мои рисунки, оценивая изящество и сложность исполнения, и по его лицу я понял, что мои работы произвели впечатление.

– Твои изображения превосходны, – сказал он мне. – Как давно ты посвятил себя этому ремеслу?

Я поднял вверх обе ладони с растопыренными пальцами.

– Десять лет, – подсчитал аббат. – И ты трудился над священными книгами ради тех язычников, что живут за морем?

Я кивнул.

– Воображаю, как им было жаль с тобой расставаться. Некоторые из здешних братьев годами работают над «Великой Книгой», они раза в два старше тебя, а мастерства у них вполовину меньше твоего. Скажи-ка, ты показываешь мне исключительно папирусы, а работал ли ты ранее на пергаменте из телячьей кожи? Ведь мы только им пользуемся.

Я снова кивнул.

– А с галловыми чернилами?[66] Они впитываются в страницу в мгновение ока. И ошибки тут недопустимы, иначе не успеешь ахнуть, как многодневная работа пойдет насмарку.

Я кивнул в третий раз и пожал плечами с таким видом, будто я сам изобрел пергамент из телячьей кожи, тогда как на самом деле слыхом о нем не слыхивал. Подняв глаза к потолку, я увидел за спиной аббата висевший на стене крест с деревянной статуей Иисуса, взиравшего на меня с жалостью, и подумал, а не заглянул ли Он в глубины моей души, где обнаружил свернувшихся в клубок лживость и ненависть.

– Вы страшно худой, однако, – продолжил брат Финбар, озабоченно оглядывая меня с головы до ног. – Давно не ели, да? И потому совсем отощали? Те, с другого берега моря, не покормили вас на корабле?

Я взмахом ладони дал понять, что со мной все в порядке, хотя голоден был как волк, ибо мне потребовалось пять дней, чтобы из Вексфорда дойти до Мита, а все, что было съестного при мне, уместилось бы на моей ладони. Но солнце клонилось к закату, а значит, смекнул я, вскоре монахи соберутся на трапезу и наверняка предложат присоединиться к ним. Так что дождаться пропитания сил мне хватит.

– Добро пожаловать в обитель, мы рады вам, – сказал аббат, возвращая мои рисунки и спускаясь со мной по лестнице, дабы представить меня людям, в чьем обществе я окажусь, а именно сорока мужчинам, старым и молодым.

Все они сидели за длинными деревянными столами в ожидании рагу и наблюдали за мной исподволь, чтобы понять,