История Германии в ХХ веке. Том I - Ульрих Херберт Страница 47

большинства в рейхстаге, чтобы, как объяснил Людендорф, «ввести теперь в состав правительства и те круги, которым мы в основном обязаны сложившимся нашим положением. Так что теперь мы увидим, как эти господа входят в министерства. Пусть они и заключат тот мир, который теперь придется заключать. Пусть расхлебывают кашу, которую они нам заварили!»[56]

Стратегия военного командования также оставляла открытой возможность простой передышки, после которой можно было бы продолжить борьбу, чтобы, по крайней мере, завоевать благоприятные условия мира. Однако, без сомнения, за его планом стояли, в первую очередь, политические мотивы: военное командование хотело снять ответственность за поражение с себя и переложить ее именно на тех, кто годами предупреждал, что Германия не сможет выиграть эту войну военным путем. Таким образом, партии рейхстага и рабочее движение будут запятнаны поражением и революцией, но рейх и монархия будут спасены. «Это очень хорошо, – отметил полномочный представитель баварских вооруженных сил при Генштабе, – что левым партиям придется взять на себя позор этого мира. Тогда буря негодования обернется против них. А потом можно надеяться вернуться в седло и продолжить править по старому рецепту»[57]. Ведь эта война, утверждали военачальники, проиграна не по военным, а по политическим причинам. «Как Зигфрид, сраженный предательским копьем, брошенным ему в спину свирепым Хагеном, так рухнул наш усталый фронт, – говорил позже Гинденбург, – и напрасно он пытался напиться новой жизни из иссякающего источника силы в тылу. Теперь наша задача состояла в том, чтобы сохранить существование оставшихся сил нашей армии для последующего восстановления отечества. Настоящее было потеряно. Таким образом, оставалась только надежда на будущее»[58]. Когда уже ничто не помогало, новым канцлером был выбран компромиссный кандидат, принц Максимилиан Баденский, считавшийся либералом. Его правительство должно было в кратчайшие сроки сделать две вещи: во-первых, направить запрос о перемирии, причем исключительно президенту США, чтобы определить в качестве основы для переговоров его относительно мягкие «Четырнадцать пунктов». Во-вторых, необходимо было быстро добиться перехода к правительству, формируемому партиями парламентского большинства, и к более демократическому конституционному строю.

Тот факт, что правительство Максимилиана Баденского стало первым демократически легитимированным правительством в истории Германии и первым, в состав которого входила германская социал-демократия, был значительным событием. Но это практически не было замечено общественностью, потому что люди в правительстве и администрации были почти все те же, что и раньше. А главное – власть военного командования осталась непоколебима. Подозрение, особенно среди рабочего класса, что Генштаб снова торпедирует мир, который был в пределах досягаемости, как это уже произошло с заключением мира с Россией, подпитывалось соответствующими действиями военных, например когда в середине октября на военную службу были призваны молодые люди 1900 года рождения и многочисленные ранее освобожденные от призыва рабочие предприятий, выпускавших военную продукцию.

Первые две ответные ноты американского президента на германское предложение о перемирии от 3 октября также свидетельствуют о подозрительности в отношении германского военного командования: по словам Вильсона, с ним переговоры вестись не будут; только когда германское правительство освободится от влияния милитаризма, можно будет заключить мирное соглашение. Это полностью соответствовало его «Четырнадцати пунктам», в которых он обрисовал либеральную, демократическую Европу без военных монархий[59]. В ответ на эти требования партии большинства ускорили свои усилия по парламентаризации правительства и проведению демократических реформ. Однако поднять руку на власть Генштаба они не смогли, и поэтому реформы не нашли большого отклика среди населения. Людендорф же увидел в нотах президента США угрозу своей тактике предотвращения военного краха германской армии путем быстрого перемирия и сохранения на этой основе возможности управлять внутриполитическими процессами. Военное командование не было готово подчиниться парламентскому правительству. Конфронтация между военным и гражданским руководством страны стала неизбежной.

В своей третьей ноте от 23 октября президент Вильсон еще раз усилил свои требования: прежде чем можно будет договариваться о перемирии, «власть тех, кто до сих пор был правителем в Германии», а именно германских военных властей и короля Пруссии, должна быть бесповоротно сломлена. Этой нотой внутренняя политическая борьба за власть в Германии была доведена до кульминации. Теперь расчеты Генштаба были нарушены, и реакция была соответствующей: Людендорф и Гинденбург потребовали немедленного прекращения переговоров с Вильсоном и возобновления военных действий. Требования американского президента, заявил Генштаб в приказе по армии от 24 октября, означают капитуляцию и неприемлемы, поэтому придется «продолжать сопротивление с максимальной силой». Все подозрения относительно политики военного командования, которые были особенно распространены среди рабочего класса, подтвердились[60]. Начиная с 24 октября фактор времени играл доминирующую роль. Чтобы избежать восстания разочарованных масс, правительство должно было действовать быстро – и оно не стало медлить. Первым делом оно потребовало отставки Людендорфа и на сей раз смогло добиться согласия кайзера Вильгельма. Тем самым наиболее влиятельная фигура тайной военной диктатуры была повержена. Во-вторых, правительство более решительно приступило к далеко идущей реорганизации государственного устройства империи – все, что ранее обсуждалось и неоднократно отвергалось на протяжении десятилетий, теперь могло быть реализовано: рейхсканцлер отныне был связан доверием парламента, и даже избирательное законодательство Пруссии должно было быть изменено в течение нескольких недель. Конституционалистское движение взяло верх.

Однако все это не имело большого резонанса в общественной сфере. Был свергнут Людендорф – но не кайзер, как того требовал президент Вильсон (по крайней мере, в восприятии немцев). После того как монарх предпочел покинуть Берлин и отправиться в Генштаб в Спа, военная монархия и парламентская демократия теперь окончательно были разделены даже в пространственном смысле. Попытки различных эмиссаров из Берлина заставить императора отречься от престола, чтобы расчистить путь для все еще приемлемого мира, не увенчались успехом. Военное командование и император отказались, предпочитая продолжение войны миру, который лишил бы их власти.

Не случайно все происходящее особо острым образом проявилось в военно-морском флоте, который с начала века находился в центре споров о будущем направлении внутренней и внешней политики Германии. В своей второй ноте американский президент потребовал немедленного прекращения неограниченной подводной войны. После того как флот, краса и гордость германского милитаристского государства, простоял в своих гаванях почти всю войну, германское военно-морское командование должно было теперь отказаться от того единственного оружия, которое оказалось в этой войне эффективным (хотя и фатальным для Германии), – подводных лодок. В глазах военных это было покушением на «честь» германского флота, более того, германского солдата вообще. Но когда правительство пообещало прекратить подводную войну, командование военно-морских сил отдало приказ флоту открытого моря выйти из гаваней, чтобы, атаковав устье Темзы и побережье Фландрии, вынудить британский флот к «последней битве». В отличие