Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели Страница 45

Министр колоний Великобритании лорд Мойн опасался, что спасение пассажиров «Струмы» «будет иметь крайне нежелательные последствия, когда другие евреи тоже захотят искать спасения на кораблях».

Так «Струма» с неработающими двигателями и генератором была брошена на произвол судьбы у берегов Стамбула.

Тут я вскочила. Еще немного, и я опоздаю, слишком увлеклась чтением разрозненных отрывков. Я поспешно потянулась за клетчатой юбкой и белой шелковой блузкой.

12

Ильяс приехал еще до пяти. Выглянув в окно, я увидела, как он снова курит, прислонившись к машине. Этот парень тоже дымил как паровоз, но, по крайней мере, не в салоне, как Сулейман.

Когда мы поехали, я спросила про скрипку.

– Сулейман говорит, ее нет, Майя-ханым, – ответил он, в его голосе слышалась отчасти досада, отчасти сомнение. – Я попросил его поискать снова, но он настаивает, что скрипки нет.

Ситуация была очень неприятная. Очевидно, профессор очень дорожил этой скрипкой. Может быть, она осталась в память о былом. Теперь надо было либо снова ехать в Шиле и, как идиотка, спрашивать, не находил ли кто-нибудь на пляже скрипку, либо найти способ прижать Сулеймана.

После того, как он выскочил из номера в мотеле «Блэк Си» с криком «стыд какой», от него больше ничего не было слышно. Это было не к добру. Не могло быть и речи, что он не воспользуется этим случаем. Он либо что-то планировал, либо медлил с разоблачением, желая помучить меня ожиданием. В любом случае не на этой, так на следующей неделе разразится скандал.

– Где он ремонтирует машину? – спросила я.

– В автосервисе у мастера Рызы.

– Мы можем туда заехать?

– Конечно, здесь близко.

– Отлично, тогда поехали.

Ильяс развернулся на первом перекрестке, и мы доехали до автосервиса в Маслаке. Там парни в замасленных синих комбинезонах таскали болты, свечи зажигания, бидоны с моторным маслом, гаечные ключи, меняли шины, что-то чинили под кузовом.

Это была уже другая молодежь. Они были того же возраста, что и ребята из торгового центра, но сильно от них отличались. На их лицах, перепачканных автомобильной смазкой, лежало выражение печали, которое совсем не подходило их возрасту. Они трудились на тяжелой работе даже в выходные дни, чтобы прокормить свои семьи, и по вечерам отвозили заработанные гроши домой в трущобы на окраине.

У кого-то отец был лежачим инвалидом, у кого-то – сидел в тюрьме. У других отцы были без работы, без образования, без связей… Еще были отцы испарившиеся, переложившие ответственность за детей на женщину, как это было в моем случае. Эти грустные, поникшие ребята были ровесниками Керема, но печалились они по другой причине. Из некоторых мастерских доносились заунывные арабские мелодии.

Когда мы пришли к мастеру Рызе, я увидела, что мерседес стоит на подъемнике, но никто с ним не работал. Сулеймана тоже не было видно. Из застекленной комнатки на антресольном этаже спустился добродушного вида мужчина с густыми усами, одетый в комбинезон.

Я представилась мастеру Рызе, не преминув, конечно, дать свою визитку, и сказала, что я от ректора: в машине забыли скрипку приглашенного профессора, а он завтра улетает, поэтому пришлось за ней приехать.

Ситуация не вызывала вопросов, и Рыза не стал возражать, даже предложил выпить чаю, как делают все хозяева мастерских. Я поблагодарила и отказалась.

– Опустите машину, – распорядился он. Громадный мерседес, поднятый гидравлическим механизмом, начал опускаться. Тут я вспомнила необычный факт, который встретился мне среди всей информации за последние несколько дней: глава компании, производящей мерседесы, Эдзард Ройтер[75] вырос в Анкаре и прекрасно говорил по-турецки. Его отец Эрнст Ройтер работал в столице, и его коллеги очень любили маленького Эдзи. «Этот мерседес еще с тех времен, наверное», – подумала я.

Наконец машина полностью опустилась, мягко встав на колеса. Мастер Рыза открыл передо мной дверь. Я принялась искать в салоне. Ни на переднем, ни на заднем сидении скрипки не было. Потом я попросила открыть багажник. И там пусто. В просторном багажнике не было ничего, кроме кучи замасленных тряпок в дальнем правом углу.

Неужели Сулейман говорил правду, и скрипка в самом деле осталась на пляже? Или в мотеле? Но в мотеле она оказаться не могла: когда мы с трудом волокли туда профессора, мы не могли нести и скрипку.

– Сулейман брал что-нибудь из машины? – спросила я у автослесарей.

– Нет, ничего не брал.

Я поблагодарила мастера Рызу и уже собиралась сесть в автомобиль, как вдруг меня осенило.

– Если не сложно, можно я еще раз посмотрю багажник?

– Конечно.

Крышка багажника со скрежетом открылась. Я потянулась вперед и ощупала тряпки в углу: как только мои пальцы их коснулись, я поняла, что скрипка там. Я развернула ее: она лежала запеленутой, как младенец, в грязную ветошь. Откинув тряпки, я достала скрипку.

– Все видели, не так ли? – обратилась я к мастеру Рызе и его помощникам.

– Конечно видели.

– Ты тоже видел, что сделал Сулейман? – спросила я Ильяса.

– Да, Майя-ханым.

Я попрощалась с хозяином, который все еще уговаривал не уезжать, не выпив чаю, и мы сели в машину.

Я была рада и обретению скрипки, и тому, что у меня теперь был козырь против этого паскуды Сулеймана. Может быть, произошедшее заставит его задуматься и пересмотреть свои планы мне напакостить.

Как я и предполагала, когда мы увели профессора с пляжа, то отнесли в машину и скрипку. А футляр остался на берегу, и его, скорее всего, поглотили бурные волны Черного моря. Ну ладно, футляр не важен, главное, что мы спасли инструмент.

– Ильяс, мы можем поехать через улицу Сырасельвилер?

Воспитанный парень, как и всегда, без запинки ответил:

– Конечно, Майя-ханым!

– Я помню, что видела там два музыкальных магазина бок о бок. Заедем, купим футляр для скрипки.

Миновав площадь Таксим со знаменитыми кафешками, где подают тосты, мы заехали на многолюдную Сырасельвилер. Смеркалось, зажглись фонари, с минаретов раздавался азан. Напротив кафе молодежь ела мокрые бургеры[76] и шаурму, весело смеясь.

Ильяс ловко подъехал к одному из музыкальных магазинов.

– Только мне нельзя здесь ждать, Майя-ханым, мы перегородили дорогу. Если можно, не могли бы вы подойти на парковку Немецкой больницы[77], когда закончите дела?

Размышляя, кто же воспитал в наше время такого вежливого молодого человека, я взяла скрипку и вышла из машины.

Хозяин в очках уже собирался закрывать магазин. Я попросила его подобрать футляр для скрипки. Он взял инструмент и, покрутив в руках, сказал:

– Это очень старая и дорогая