Жанна д"Арк из рода Валуа. Книга 2 - Марина Алиева Страница 43

и без сантиментов. Как только герцоги остались в покоях один на один, регент Франции со словами: «Плевать я хотел на твои династические права!» залепил увесистую оплеуху регенту Англии. А потом, перехватив его руку, занесенную для ответного удара, коротко и ясно втолковал его светлости, что до тех пор, пока их положение во Франции и в Англии не станет таким же прочным, как при Монмуте, ни о каких распрях с герцогом Бургундским и речи быть не может! И если «драгоценный Хэмфри» действительно желает получить свой Геннегау, ему следует сидеть тихо до тех пор, пока французская корона не увенчает хоть какую-то английскую голову! Но если он надеется «под шумок» подставить под эту корону голову свою, и ради этого создает склоку и неразбериху в делах обоих государств, то Бэдфорд забудет о всяком родстве и придушит братца собственными руками, потому что намерен закончить дело, начатое Гарри, и сделать вековую мечту английских королей явью.

В ответ Хэмфри только зло сверкнул глазами. Но перечить не стал. Их положение действительно пошатнулось за последнее время. Интригами исподволь еще можно было попытаться свалить брата Джона и, заодно, отомстить за то, что не помог в Нидерландах. Но начинать открытую ссору между собой не стоило. Кроме того, что это было глупо, это было еще и опасно.

Поэтому с головой, всё еще звенящей после оплеухи, но с лицом полным независимой гордости, герцог Глостерский оправил одежду и пошёл следом за братом на специальное парламентское собрание, где согласно кивал на всё, что бы Бэдфорд ни сказал.

Получилось неплохо и очень к месту. На фоне такого единодушия обоих регентов придворная распря тоже быстро улеглась, потому что главной подпитывающей средой для всех возникающих группировок была надежда на то, что братья-регенты перегрызутся и станут уязвимы. Теперь же оппозиции пришлось тихо прижать хвост до лучших времен. И когда герцог Бэдфордский потребовал новых средств на поддержание своего войска, промолчал даже канцлер. Как и весь остальной парламент, он ограничился только настойчивым пожеланием поскорее завершить разорительные военные действия, без особой, впрочем, надежды на то, что его светлость регент Франции принял к сведению это пожелание.

Да он и не принял! Все «настойчивые пожелания» были нужны сейчас Бэдфорду, как сломанный меч в бою.

Это из Лондона всё видится легко – захотел и закончил. Лучше бы так же настойчиво все эти парламентские крысы советовали братцу Хэмфри не ввязываться во французские дела! А то теперь, благодаря его деятельности, Бургундия уже не так охотно предоставляет свои войска для поддержания порядка в Нормандии, не говоря уже о том, чтобы участвовать в военных действиях против дофина Шарля. Филиппу глубоко безразличны все проблемы Бэдфорда до тех пор, пока они не пересекаются с его личной заинтересованностью. А заинтересованность там весьма однобокая – расширение территорий. И Бэдфорд вынужден с ней считаться, чтобы не потерять самого мощного союзника, хотя и понимает, какую петлю затягивает на собственной шее.

Филиппу-то что? Его Бургундия и его политическое положение, как ни крути, были и остаются ценным товаром при любом торге. Случись что – он ни на минуту не задумается: предложит союз дофину, и даже тень убиенного отца помехой не станет. И всё… Дело Бэдфорда будет проиграно так быстро, как даже и не снилось парламентским заседателям!

С другой стороны – Нормандия… Вот уж точно – кость в горле. С семнадцатого года не хотят успокоиться, хотя Гарри и объявил в свое время, что государство отныне переходит в «извечное владение Англии».

Так нет же! Нормандское упрямство сводит к нулю все усилия, отбирая весьма и весьма значительные средства на его подавление.

Даже в Лондон за Бэдфордом летели бесчисленные донесения о том, что без конца вспыхивают маленькие восстания то в одной части страны, то в другой. Захваченные города приходится отвоевывать заново уже изнутри. А более всего злит то обстоятельство, что воевать уже начали даже рабы! Вчерашние землепашцы, которым, видите ли, не нравится, что английские солдаты отбирают у них всё, что приглянется, не брезгуя залезть даже в колыбели к младенцам, чтобы проверить, не спрятано ли там что-нибудь!

Им не нравится… С каких это пор права победителей оспариваются побежденными?! И какими побежденными! Испокон веков они сидели тихо в своих деревнях, дожидаясь, когда сюзерены договорятся между собой. А теперь? Теперь они собирают ополчения, сбиваются в стаи, чтобы нападать на обозы, на мелкие отряды, посланные за фуражом, и на гарнизоны, призванные следить за порядком в захваченных крепостях! Нападают, убивают, разоряют… А следом за ними и владельцы поместий вдруг стали недовольно ворчать.

Собственно, из-за них герцог сейчас и возвращается во Францию холодным мартом, вместо того, чтобы пуститься в плаванье, скажем, в мае или в начале июня. Но заговор, раскрытый в Руане, был пожалуй самым крупным за последние десять лет, и Бэдфорд ехал усмирять и казнить…

– Ваша светлость, встречный ветер усилился, и пристать мы сможем часа через два, не раньше. Не желаете пока пройти ко мне в каюту?

Капитан – невысокий, но крепкий человек, остановился рядом, широко расставив ноги. В лице ни тени подобострастия. Только холодное, как ветер, знание своего дела. Бэдфорд любил таких. Немногословны, откровенны, камня за пазухой не держат. В каком-нибудь походе, на охоте или в обычном плавании герцог предпочитал общество именно таких людей. Но только, когда не лезла в голову политика. А сейчас она – ох как лезла! И сейчас, на эти два часа, Бэдфорд предпочел бы общество какого-нибудь Кошона, который со всеми своими «камнями» против собственной страны помог бы определиться, куда и с кем в первую очередь двинуться потом, после Нормандии, когда испачканные в крови бунтовщиков руки будут уже умыты…

– Нет, – буркнул Бэдфорд, не отрывая глаз от французского берега. – Занимайтесь своим делом, капитан. Мне нужно о многом подумать, а на холоде голова яснее.

– Прислать вам вина?

– Эля.

Капитан поклонился и ушел. А Бэдфорд нервно дернул щекой.

«Ненавижу эту страну!»…

* * *

Вино в серебряном кубке напоминало глубокое горное озеро, в котором отражается багровый закат. Епископ Кошон, развалившись в кресле, с откровенным удовольствием слегка покачивал кубком и наблюдал, как по мановению его руки накреняется поверхность этого озера, мерцая искрами заката в своей глубине.

– Всем винам предпочитаю бургундское, – сказал он и сделал большой глоток.

– В Шампани вина не хуже, – усмехнулся бывший женевский епископ Жан де ля Рошетайе. – Особенно для тех, кому не по карману анжуйское.

Оба прелата понимающе рассмеялись.

Вот уже три года,