Красна Марья - Наталья Ратобор Страница 43

Распаренные, они вышли на звонкий, бодрящий морозный воздух. Там они выдыхали пар наверх, в подернутое зимней мглой ночное небо. Им было просто и хорошо, как прежде, разговор тек с легкой непринужденностью. В конце концов, припоминая забавные случаи из прежней — доэмигрантской жизни, они даже развеселились, забыв о неприятном начале вечера. По пути охмелевший Алексей принялся декларировать вирши собственного сочинения, которые высокопарно именовал «Русским пришлым» — «из последних»:

Слишком неистово поют ваши птицы,

Слишком просторы — голово —

кружительны,

Трепетно слишком мерцают зарницы,

Слишком слова — непонятно —

значительны.

Слишком история ваша — пугающа,

Слишком поступки — противо —

речивые.

Слишком уж песни ваши пронзающи,

Слишком чуднó — героев величие.

То ли — ко-ко — наш курятник загаженный!

То ли в нем квочкам — кудахтать почёт,

То ли спокойненько, благопристойненько,

Тихо и тепленько греет помёт.

Ваши края — необъятные, дикие:

Нам недоступен речей ваших звук.

Полно! Довольно толочь про великое…

Нам не понять ваших боли и мук.

Капитолина легонько толкнулась лбом в плечо «вечного задиры и баламута». Чтобы не оставлять верного друга одиноким в лабиринте печали, она тоже пригубила спиртного — и это подействовало на нее возбуждающе. За прибаутками они незаметно добрели до дома, и тут их эйфория мгновенно исчезла. Они обнаружили, что Мария Сергеевна уже вернулась. Чуткая Капитолина уловила, что надвигается гроза, и поспешила ретироваться, чтобы не стать невольным участником семейной ссоры.

Когда Капитолина ушла, разгневанная Мария Сергеевна принялась выговаривать мужу:

— Как ты мог, Алексей? Ну, разумеется, я не стала оперу дослушивать и пошла искать тебя вокруг театра, потом домой вернулась. Волновалась, не заблудился ли ты в незнакомом городе. А ты преспокойно нагрузился пивом в какой-то забегаловке! Не дыши на меня — изволь сперва проветриться и протрезветь. Завтра продолжим беседу, дорогой.

Поскольку Алексей наотрез отказался объяснять мотивы своего поступка, она не разговаривала с ним еще два дня, пока он, ухватив супругу посреди людной улицы в медвежьи объятия, не пригрозил, что не тронется с места, пока она с ним не помирится.

Вскоре Капитолина тайком просветила Марью Сергеевну по поводу вспышки ревности ее супруга в театре. Та рассмеялась:

— Подумать только: ну не дитя ли… Если б не видела своими глазами, не поверила бы, что эти же самые мужчины, которые порою ведут себя словно дети, — суть бестрепетные воины и великодушные защитники… Неужели Алеша до сих пор не уверен во мне? Впрочем… в этом была доля и моей вины: Алеше непривычен такой антураж, и он явно чувствовал себя не в своей тарелке, а я, вместо того чтобы поддержать, покинула его… Придется с ним об этом поговорить.

Глава 13

Незадолго до Рождества Капитолина получила от Беринга письмо. Он извещал, что ему удалось получить место мелкого служащего в одной из парижских контор, что по тем временам было настоящей удачей. Средств его пока только-только хватало, чтобы снять небольшую квартирку и на то, чтобы избегнуть крайней нужды, так часто настигавшей людей на улицах бедного, населенного русскими квартала. Письмо было проникнуто ностальгическими нотками, воспоминаниями о жизни в России. После их трогательного расставания письма Виктора Лаврентьевича к Капитолине носили особенно задушевный характер. Беринг обращался к ней проникновенно и искренне:

«Милый друг, большое видится издалека. Только теперь, оставив нашу незабвенную Родину, оглядываясь назад на пройденный путь и покинутый кров, я сумел до конца осмыслить трагический факт нашего расставания с дорогим сердцу — несмотря ни на что — Отечеством. Будучи окружен людьми другого склада, чуждой веры и образа мышления, я смог прочувствовать глубину и величие нашей освященной православием культуры. Теперь, как никогда, осознается, что наша прежняя жизнь, которую мы почитали полною невзгод и лишений, была полнокровной и духовно насыщенной — быть может, самым счастливым временем нашего земного бытия… Здесь многое переосмысливаешь и переоцениваешь, и, хотя нам приходится заново приспосабливаться к иному быту, не это оказывается самым сложным для новоприбывших эмигрантов. Самое мучительное здесь — это утеря духовной связи с Родиной. Мы подобны ветви, постепенно усыхающей, будучи отделенной от основного ствола, когда животворящие соки не могут более циркулировать в древесных сосудах и увядшие листья не имеют возможности напитаться таинственной силою, исходящей от корня. Вся эта тягостная, поверхностная суета вдали от Святой Руси — это только самообман. Постепенно все наше существование здесь (трудно назвать это жизнью в полном смысле слова) обмирщяется и становится бегом по кругу с единственной возведенной на пьедестал целью — материальным благополучием. Но истинно русский человек (я верю, что здесь Вы поймете меня правильно: я имею в рассуждении человека русского по духу, а не по рождению) — так вот, русский человек, вступив на этот гибельный для бессмертной души путь и даже, быть может, желая обманываться, не может обмануть свою исконно правдолюбивую и боголюбивую душу — она тонко чувствует подмену и мечется, болеет. Она глубоко несчастна, а человек порою и сам не до конца осознает — что же с ним не так, чего же не хватает? Смысла! Душа требует глубинного, подлинного смысла бытия, которого не существует в отрыве от полноструйных, животворящих вод нашей святоотеческой православной веры, полной надежды и самоотверженной любви и обильно питаемой из бездонного и чистого источника вечной, непреходящей истины, называемой Солнцем Правды».

Беринг писал, что скучает по дням, проведенным с нею в Петрограде и Белграде, что эти солнечные воспоминания напоены юною радостью и что они поддерживают его в минуты незваного уныния и одиночества. Что он благодарен Капитолине за то, что она была в его жизни, согревая неземным светом в числе многих и его неприкаянную душу.

Капитолина ответила в теплом тоне — завязалась переписка. В ответ на явный интерес и расспросы любознательной девушки о Франции Беринг предложил ей следующим летом выбраться в Париж. С тех пор он жил надеждой увидеться, вдвоем побродить по Елисейским Полям, пройтись по старинным залам Лувра. Получив последнее письмо с сердечным приглашением, Капитолина расплакалась: ей предстояло сообщить дорогому другу, что по вызову Алексея летом она снова будет вынуждена отправиться в деревню, — семья родных ей людей как никогда нуждалась теперь в ее поддержке. Софья Павловна опять расхворалась, а Мария Сергеевна снова была в