Девушка из цветочной лодки - Ларри Фейн Страница 42

Еда была простая, собранная по сусекам, но вполне сносная. Куок и Ченг Ят обсуждали Чхан Тхим-поу, но суть разговора от меня ускользнула. Меня беспокоило только одно: останемся ли мы в Аннаме с учетом того, что визит Ченг Чхата в столицу закончился его назначением на пост командующего вместо Чхана. Но при мысли о Ченг Чхате я не могла отбросить воспоминание, как он избил из-за меня свою жену. Однако и мое тело помнило пинки и тычки мужа.

Между тем я словно превратилась в кролика, за которым охотится тигр. Охотник, чтобы не спугнуть жертву, смотрел украдкой, никогда не задерживая на мне взгляд, но я-то его чувствовала. И сама рассматривала Куока: долговязый и тощий, манерами он напоминал кошку, при этом глаза жили собственной жизнью, а язык окрашивал воздух цветистыми словами. От его внимания у меня горели щеки — или причина в вине? Я отставила недопитую чарку и накрыла ее рукой, когда Куок поднял кувшин с вином.

Он изобразил удивление, потом откашлялся и продекламировал, как актер:

Я пьян и спать хочу,

А ты, мой друг, теперь иди,

Но возвращайся поутру

И цитру приноси с собою.

— Еще одна из потрясающих жемчужин поэзии Ли Бо, — добавил он.

Я прикрыла рот рукой, но не успела спрятать смешок. Похоже, Куок подшучивал надо мной, но что может быть смешнее, чем пират, цитирующий поэзию?

Огонек в фонаре затрепетал и потух. Пока Куок цитировал еще одно четверостишие о выпивке, Вонг-ян встала и снова наполнила лампу маслом, а потом села, как и раньше, прямо. Наверняка она почувствовала, что ее муж оказывает мне внимание, но позволила себе только зевок, прикрыв рот рукой.

— Я подозреваю, что наши женщины устали, или им наскучили наши разговоры, или и то, и другое, — заметил Куок.

Он был отчасти прав. У меня выдался долгий день. В подобных ситуациях я привыкла уединяться в каюте, пока мужчины засиживались за выпивкой за полночь.

— Не нахожу ничего скучного в том, чтобы развлекаться поэзией, но уверена: у вас, мужчин, есть темы поважнее. — Я отодвинула табуретку, сигнализируя о своем намерении уйти. Жена Куока уже откровенно клевала носом.

— Пусть сидит, — сказал хозяин корабля. — Позвольте, я провожу вас в каюту.

Ченг Ят пододвинул кувшин поближе и рассмеялся, когда чуть не пролил вино; даже в тусклом свете его лицо пылало пьяным румянцем.

— Принеси еще вина на обратном пути.

Куок повел меня по палубе. В темноте корабль казался таким же по размеру, как и наш, разве что немного больше, но уж точно не таким захламленным: вдоль бортов ровными рядами стояли ящики, веревки были аккуратно свернуты.

Он остановился у люка, который казался темнее остальных, поскольку был сделан из полированного дерева.

— Вы сказали, что вам нравится поэзия. Если вы еще не совсем засыпаете, возможно, вам будет интересно взглянуть на мою библиотеку.

Я ни разу в жизни не слышала, чтобы кто-то упоминал библиотеку, и никогда не бывала в таких местах. Но обнаружить собрание книг на пиратском корабле? Должно быть, Куок заметил мое удивление.

— Проходите, это здесь. — Он отцепил фонарь от поручня, отодвинул задвижку и пригласил меня войти первой. На лестнице я потеряла равновесие, зацепившись о переборку, но головой уткнулась во что-то мягкое. Когда Куок спустился с фонарем, свет залил помещение, и моему взору открылись стеллажи, заваленные книгами и свитками.

— Моя скромная обитель, — промурлыкал капитан.

Его умение читать само по себе удивляло. Я ни разу не встречала грамотного моряка; именно поэтому капитаны, в том числе Ченг Ят, нанимали казначеев. Я и сама даже не держала в руках книгу. Не спрашивая разрешения, я взяла один том с полки. Он оказался одновременно и тяжелее, и изящнее, чем мне представлялось: плотная стопка листов бумаги, сшитая по одному краю.

— Вы все это прочли?

— К сожалению, да. Моя библиотека нуждается в пополнении.

Он повесил фонарь на стену и пригласил меня присесть на полированную скамью в центре трюма. Я открыла наугад книгу, лежавшую на коленях; бумага была мягкой, но хрупкой, словно кожа старика. Одну страницу занимал рисунок тушью: пагода в горах, вокруг которой каллиграф вывел иероглифы, похожие на червячков. Через несколько страниц между текстовыми блоками втиснулось изображение хризантемы. Я поднесла его ближе, пытаясь разгадать значение напечатанных слов, но с таким же успехом можно было рассматривать следы куриных лап на грязи.

— Вы знаете это стихотворение? — спросил Куок, который незаметно для меня присел рядом.

— Никогда не читала его раньше. — Я захлопнула книгу. — Это Се Линъюнь[55], пейзажная поэма с посланием: нужно постоянно меняться, и разум будет свободен. Одна из последних работ, написанных во время ссылки в Гуанчжоу. Знаете это место?

Я задержала дыхание. Что означает его замечание? Может, он что-то знает обо мне? Интересно, достигли ли его ушей слухи и как я выгляжу в его проницательных глазах.

— Бывала там, — ответила я нарочито небрежным тоном. — Если коротко, то вонючая дыра.

— Да, согласен. Возможно, мы видели друг друга раньше, даже не подозревая об этом.

Я осторожно спросила:

— В библиотеке?

— Ха! Единственная библиотека, которую я видел и где практически жил, принадлежала моему так называемому хозяину. Если бы вы зашли к нему в гости, я бы запомнил.

— Так где же вы могли меня видеть? — Я надеялась, что мягкий свет скроет мою дрожь.

— Боюсь, нигде, если только у вас не было привычки дружить с уличными попрошайками. Одна из работ, которую мне поручал хозяин. Хотя иногда я и сам сбегал из той темной дыры.

— Интересно, как так получилось, что грамотей стал командовать пиратами — впрочем, я же не знаю, чем вы занимаетесь.

— Я бандит. Пират. Пена, плавающая в море. Но не грамотей. Мой отец верил, что я смогу стать ученым. Думал, если я научусь читать и писать, то смогу избежать работы на рыболовецком судне, как он, и займу чиновничью должность в городе. В итоге он отдал меня пьяному старому писцу в Гуанчжоу, который обращался со мной скорее как с рабом, чем как с учеником. Мне полагалось просить милостыню и вытирать за хозяином мочу, однако мне удалось кое-чему научиться, перед тем как сбежать… Но забудьте мою историю, у всех нас свое темное прошлое. Эта каюта, этот сад стихов — мой побег в лучший мир.

У меня до боли сжалось сердце. Еще один отец продал ребенка, пусть и с более