Мастер сахарного дела - Майте Уседа Страница 4

– Доброе, дон Гало. Доктор Альтамира теперь у муниципального секретаря. Кость, видать, сломана. Но скоро уж должны вернуться. Зайдете?

Он согласился, и Баси указала ему на скамью, стоявшую напротив двери в приемную.

– Как здравствуешь, дочь моя?

Баси пожала плечами.

– Как обычно, отец.

– Когда пожелаешь – приходи исповедоваться, ведь – дело известное – тяжелые думы, коль их вовремя не пресечь, ведут к немощи плоти.

– Да какие у меня могут быть тяжелые думы, дон Гало.

– Злоба, дочь моя, злоба. От этого греха сердце очистить трудней всего.

– Столько лет прошло, там ничего уж и не осталось.

– Отрадно мне за тебя. Это тебя Господь Бог благословил так, что ты и не почуяла.

– Будь по-вашему…

Тон ее голоса заставил отца Гало усомниться в ее словах, но он промолчал.

– Пойду за сеньорой.

Отец Гало глядел, как Баси удалялась особой понурой поступью, и думал о том, через что этой несчастной пришлось пройти с тех пор, как ее муж – и причина всех ее бед – Диего Камблор решил отправиться в асьенду дона Педро Вийяра на Кубе. Незадолго до отбытия он пообещал ей, что скоро они воссоединятся, но время шло, а от Диего Камблора не было ни слуху ни духу. В народе тогда поговаривали, что она не дала ему детей, вот он и уехал, не сумев этого пережить.

Через два года после отъезда мужа, когда Баси уж уверилась, что его и в живых больше нет, ей вдруг приходит письмо, написанное его собственной рукой, в котором он сообщает, что в Коломбрес больше не вернется:

Я сошелся с другой. Не потому, что не люблю тебя – люблю. Но ты знаешь, что я всегда хотел обзавестись потомством, а чрево твое иссохло и Богом оставлено.

С того дня Баси стала облачаться во все черное и сообщила соседям, что муж ее умер, хоть правда им была известна и без того.

С тех пор она стала хворать от всех недугов, известных тогда науке. Дон Гало пристроил ее, брошенную, без средств к существованию и больную, к доктору Альтамире горничной. Так он единым духом решил основные горести Баси, требующие безотлагательных действий: деньги и здоровье. Доктору Хустино пришлось лечить свою новую домработницу от нескончаемой череды напастей, возникавших ни с того ни с сего: то ухо воспалится, то голова разболится, то кости заломит, то в печенке заколет, то духом упадет, то кишки заленятся, то вялость одолеет, то припадок истерический хватит. И от всех этих хворей доктор Альтамира прописывал ей один и тот же сироп на спирту: к одной порции малаги он добавлял две унции опиума, одну унцию шафрана и по одной драхме корицы с гвоздикой. Так он держал в узде бесконечные несчастия, приключавшиеся со здоровьем горничной, уверенный, что все они вызваны одной и той же тропической заразой: Диего Камблором.

«Вы, отец, горничную-то мне всю больную навязали, – сказал ему как-то доктор Хустино. – Сдается мне, это не она на меня работает, а я на нее».

Вошла донья Ана, и отец Гало поднялся. Пока они обменивались приветствиями, вернулся доктор Хустино с чемоданчиком в руке. За ним появилась и Мар. Собравшись все вчетвером в библиотеке, они сели за круглый стол, на котором покоилось несколько книг по медицине, и отец Гало заговорил о пришедшем ему из асьенды «Дос Эрманос» письме.

– И раз уж Мар пока не замужем… Я в первую очередь о ней и подумал. По всей видимости, мастер сахароварения – самая высокая должность в асьенде. Это не просто какой-нибудь рабочий: он пользуется как денежными, так и жилищными привилегиями. Как говорится, достойная партия.

Донья Ана перевела взгляд на дочь. Та сидела нахмуренная, уставившись на корешок книги, залитой утренним светом. Доктор Хустино с задумчивым видом потирал бороду, и поскольку никто из троих, казалось, отвечать на его предложение не собирался, отец Гало достал из кармана рясы конверт, вынул из него портрет жениха и вытянул уже было руку, чтобы отдать его Мар.

– Не утруждайтесь, дон Гало, – сказала она, отстраняя его. – Я не намерена оставлять свою семью и уезжать так далеко. Это совершенно невозможно. К тому же, если я выйду замуж, то кто будет помогать в приемной отцу? А мне это доставляет настоящую радость.

– Мар, – обратился к ней доктор Хустино. – Подумай хорошенько. Что будет, когда моя служба закончится?

– Ответа у меня нет, но, может, к тому времени женщины уже смогут учиться в университете.

– Твои бы слова да Богу в уши, – вмешалась донья Ана. – Подумать только: в этой стране уже шесть веков строятся университеты, а учиться в них может только половина населения! Какой вздор! Но еще удивительнее, что в исключительных случаях решение о том, может ли женщина поступить в университет, принимает все тот же Совет министров. Какая, скажите, пожалуйста, семья сможет воспротивиться целому правительству, чтобы дать своим дочерям образование?

Мар коснулась руки матери, стремясь утешить ее: она знала, что этот вопрос возмущал ее не меньше.

– Как бы там ни было, – уже спокойнее добавила донья Ана, – мы благодарим вас за беспокойство. Если нужно, то обещаю вам подумать над вашим предложением, а через несколько дней Мар даст вам окончательный ответ. Что скажете?

Отец Гало поднялся.

– Спасибо вам, донья Ана, мне теперь спокойнее. Я, по правде говоря, считаю, что для вашей дочери это отличная возможность. В противном случае меня бы здесь не было.

– И мы благодарим вас за участие.

Выйдя из библиотеки, они тепло распрощались, и Баси проводила его до дверей. Перед уходом отец Гало обратился к ней:

– И помни мои слова про злобу, дочь моя. Едва заметишь ее оковы, сразу приходи.

Не дожидаясь ответа, разочарованный и поникший отец Гало выскользнул за порог и удалился. Хоть ему и обещали подумать, взгляд Мар выражал стальную непоколебимость: было ясно, что решения, касавшиеся ее собственной жизни, она принимала сама.

Мар подошла к нему лишь по окончании следующей воскресной мессы, подтвердив его опасения: от предложения она отказывалась.

Тогда отец Гало вновь принялся за поиски. За несколько дней он посетил все самые знатные дома с дочерями на выданье, только были они или уже помолвлены, или родители не хотели их отпускать так далеко, выдавая их за совершенно незнакомого человека. Обойдя все состоятельные семьи, отец Гало оседлал свою мулицу Фермину и, повесив через плечо бурдюк с утоляющим жажду и согревающим от холода вином, отправился по глиняным дорогам в крестьянские поселения.

Неохоты расставаться с дочерями там было куда меньше, а некоторые