Орёл в стае не летает - Анатолий Гаврилович Ильяхов Страница 4

из золотистого меда, мягкого сыра и творога. Вдобавок к ним ячменные пирожки с соблазнительной корочкой, изжаренные на оливковом масле и в свином жиру, и ещё кунжутные пирожные. Для закуски после вина яблоки с желто-красными боками, миндальные орешки. Боги на Олимпе завидовали такому обычному для эллинов застолью на природе!

Пора признаться, что к застолью в гроте были причастны Аристотель и Феофраст, первый в прошлом преподаватель афинской академии Платона, а второй – его ученик, тоже в прошлом, теперь их связывали крепкие дружеские отношения. Обнаружили они грот недавно и решили, что будут посещать его, когда вздумается провести досуг. Место действительно замечательное – удалённость от городской суеты, покой священной рощи, вид на море!

Для истинного эллина понятие идеального досуга представлялось не праздным отдыхом с безмятежным послеобеденным сном или бесцельным созерцанием природы, а полезными для сердца и души занятиями: посещение театра, участие в религиозных шествиях и городских торжествах или наблюдение в качестве зрителей за состязаниями поэтов, музыкантов и ораторов. К этому нужно добавить занятия атлетикой и охоту на зверя, но только ту, что случается ради развлечения, а не для пропитания. Но самым захватывающим и любимым видом досуга представлялась пирушка в кругу друзей – симпосий. Это могло быть застолье участников, близких по духу или роду деятельности, когда застольники получают удовольствие не от употребления изысканных блюд (хотя им тоже оказывается достойное внимание), а в результате обмена философскими речами, когда есть результат от разумных бесед и споров. На симпосии каждый высказывает свою точку зрения – на окружающий мир, природу и политику, – и никто его не остановит, не осудит, наоборот, одобрит такое поведение. Не зря мудрец Фалес* сказал: «Человек разумный идёт на пир не с тем, чтобы до краев наполнить себя, как пустой сосуд, а чтобы и пошутить, и поговорить серьезно, и поспорить»…

Аристотель, сорокалетний сухопарый мужчина, не отличавшийся высоким ростом; у него удлинённое лицо слегка болезненного вида – он с детства страдал коликами в желудке. Волосы негустые, мягкие и слегка волнистые, рыжеватого оттенка; зачесанные вперёд с затылка, они умело скрывали наметившиеся залысины. Прямой нос с тонкими ноздрями, выступающие вперёд скулы и тщательно ухоженные усы с укороченной бородой до висков намекали на несносный характер их владельца. Образ педантичного «сухаря» дополнял большой выпуклый лоб с глубокими продольными морщинами и ещё тонкие суховатые губы с морщинками вокруг рта. Впалые серые глаза со свисающими веками, маленькие и подвижные, обычно смотрели исподлобья и оттого казались колючими. При этом в облике Аристотеля угадывался природный аристократизм, непримиримый с возможными в жизни неудобствами.

Его собеседник Феофраст имел склонность к полноте, на что указывали округлое мясистое лицо и лёгкий румянец; на первый взгляд, он казался сонливым. Это состояние подтверждалось слегка сощуренными глазами под светлыми, словно обгорелыми, бровями – верный признак честолюбия. Большая голова, широкий гладкий лоб. Густая борода с вьющимися волосами, характерная деталь внешности эллина, росла у Феофраста широко и свободно, она не только украшала, указывала на скрытую силу воли, напористость и абсолютную уверенность в себе.

Философы были одеты в эксомиды, легкие туники, – правая рука и плечо свободны, что давало возможность оживлённо жестикулировать. Ухоженный вид обоих, обилие дорогих перстней указывал на то, что собеседники принадлежат к состоятельной категории общества. Они расположились в гроте в непринуждённых позах лицом к морю, трапезничали и разговаривали на близкие по духу и содержанию темы…

Аристотель:

– Я всё более утверждаюсь во мнении, дорогой Феофраст, что человек – часть окружающей природы. По этой причине ему полезно знать её законы, из чего она состоит, на чём держится. Природа ничего не делает напрасно, а заблаговременно и точно. Из семени каждого существа возникает то, что природой задумано: из одного – оливовое дерево, из другого – человек или зверь.

Феофраст:

– Слушая тебя, Аристо, я начинаю верить, что и клопы задуманы природой для своего дела? – Говоря это, он близоруко щурился, собирая у глаз мелкие морщинки.

Аристотель:

– Конечно, природа усматривает пользу клопов в том, что они не дают человеку спать лишнего.

Феофраст:

– В таком случае, если продолжить твою мысль, мыши грызут зерно в амбарах тоже не зря?

Аристотель:

– Мыши заставляют человека заботиться о лучшем сохранении плодов своего труда. И кошка существует не для того, чтобы только пожирать мышей, и мыши не для того, чтобы их пожирали кошки; у всех есть своё первоначальное предназначение – занимать своё место в природе. По этой причине хвост у павлина – природа любит красоту и радуется пестроте.

Феофраст:

– Аристо, друг мой, не заметишь ли ты странность в том, что имеется схожесть обезьяны и человека? Для чего природе было создавать одно и другое? Не лучше бы что-либо одно из двух?

Аристотель:

– Я уверен, Феофраст, что обезьяны – промежуточное звено, ступень между человеком и другими живородящими животными. Посмотри на ягодицы того и другого – природа сотворила их для отдыха; четвероногие, стоя, не чувствуют усталости, но человеку, как и обезьяне, надобно иметь подобие сидения. Хотя, чтобы окончательно убедиться в своих выводах, мне необходимо найти анатомические различия между животными и человеком. Меня давно это интересует.

Аристотель говорил негромким голосом, убедительно. Феофраст иногда в качестве возражений высоко поднимал брови; при этом его большие уши комично шевелились. Общепринятая этика симпосия не позволяла перебивать собеседника, пока не завершится диалог. Аристотель:

– Жизнь есть общее благо и для человека, и для растений, и для животного. Более всего подвержены сходству с человеком, конечно, животные, у большинства из них существуют признаки душевных состояний, которые проявляются более отчетливо. Податливость или злобность, храбрость или трусость, боязливость или спокойствие, прямота или коварство – все сходные черты с человеком. Думаю, что я нашёл закон соответствия личности животного и человека.

Феофраст:

– Пока такой вывод вызывает у меня удивление, Аристо.

Аристотель:

– Пусть не покажется тебе странным сравнение человека с животными. Ты присмотрись к поведению людей, большинство из которых, словно дикие звери, убивает себе подобных, но не для поедания их, а ради выгоды и славы, что, на мой взгляд, равноценно поеданию. Есть люди-тигры, свирепые нравом, жестокие повадками; другие похожи на сытых львов, благодушные на вид, хотя на самом деле не менее кровожадные. Люди-медведи настырные, грубые и алчные, похожие на волков, безжалостны к добыче или слабому сопернику. Человек, избравший ремеслом хитрость и обман, похож на лукавого лиса. А тот, кто с коварно равнодушной личиной подстерегает жертву, разве не безжалостный крокодил? Люди-обезьяны ловкие в обхождении и остроумные на виду сильного правителя, но проказливые и зловредные в отношении