Александр Сегень - Державный Страница 37

Оставив войско Холмского, одержавшее уже две победы над новгородцами, Ощера и его небольшой отряд пару дней пробирались лесными чащобами, покуда не достигли Валдайских холмов. Здесь они выехали на широкую дорогу и за вчерашний вечер проскакали полсотни вёрст довольно бодрым шагом, насколько это было возможно по раскисшей от прошедших ливней дороге. Теперь, подъезжая к Вышнему Волочку, они были по уши заляпаны грязью, рвущейся из-под копыт лошадей. Разумеется, они знать не знали, сколько им ещё ехать, покуда не встретится сторожевой полк великого князя. Известно было лишь, что по общему замыслу полки государевы должны двигаться к Новгороду через Волок Ламский, Тверь, Торжок и Вышний Волочёк.

Костя, двадцатилетний сын Ощеры, скакал рядом с отцом, стараясь не отставать. Поглядывая на него, Ощера с усмешкой отмечал, что у Кости не идёт из головы Анюта, крестьянская девушка из того села, в котором они сегодня ночевали.

— Что, сынок, приглянулась тебе сероглазая?

— Да ну! — буркнул в ответ Костя. — На Москве таких пруд пруди, даже лучше.

— А что ж грустный?

— Да вот, думаю, наши, поди, уж овладели Демоном, вовсю победу празднуют…

— А ты не думай, — возразил Ощера. — За нас Бог да государь думают, да верховные воеводы. Демон — крепость суровая, её так просто с наскоку не возьмёшь. Возвернёмся — ещё надоест томить её осадой.

Любопытно, правда ли Костя о Демоне думает или всё же об Анюте? В его годы Ощера бы больше о девушке мечтал. О ратном деле тоже, конечно, но о любовных битвах — предпочтительнее.

Дорога вылезла из леса и побежала по широкому лугу. Вдалеке показались всадники. Неповреждённой левой рукой Ощера стал натягивать поводья, останавливая коня. Когда Гнедко перешёл на медленный шаг, Иван стал пристально присматриваться к всадникам.

— Зайцев, что ли, бьют? — спросил Костя.

— Похоже на то. И ещё похоже, что не здешние они, — сказал Ощера. — Вон тот, кажется, Михаил Русалка. Или уж мне мерещится…

— И как ты только можешь видеть, Русалка то или не Русалка? — фыркнул сын. — По мне, они все одинаковые.

— Зубы стёрлись, а глаз до сих пор не стирается, — сказал Ощера с гордостью. — Кто у нас ещё есть глазастый? Баранец! — обратился он к Дмитрию Мещёрскому, за круглоту прозванному Баранцем[63]. — Что видишь?

— Наши это, — сказал Мещёрский. — Русалка, Роман Гривна, Никифор Тетерев, Иван Нога. Остальных не разгляжу, не знаю.

— Вперёд! — крикнул Ощера радостно. Конь под ним понёсся по лугу, быстро приближая к тем всадникам. Они, завидев Ощерин отряд, настороженно замерли, выстроившись, но вскоре и там нашлись зоркие очи — москвичи припустились навстречу своим.

Съехались.

— Ванька! Ты!

— Мишка, друже любезный!

— В гонцах от Холмского?

— Угадал.

— Как вы там? Не схватывались ещё со щокалками?

— Какой там не схватывались! Здорово потрепали гадёнышей!

— Да ну! Где же?

— Где-где, на ильменьской… — Ощера вписал срамное словцо.

— Да иди ты!.. Небось и не принюхивались!

— Чтоб не сойти мне с этого места! На мои именины, в самое Рождество Ивана Предтечи[64], дали первый бой под Русой, взяли Русу легко, всего с десяток человек и потеряли-то. Да проклятые, отступая, подожгли город с трёх концов, а наши озорники и ещё огня добавили.

— Ты же небось и добавил, — усмехнулся Русалка.

— Не, я, наоборот, тушил, — возразил Ощера. — Двинулись берегом Полисти к Ильменю и, не уйдя трёх вёрст от Русы, столкнулись с новгородской ратью, приплывшей на судах из Новгорода через Ильмень. Тут была сеча покруче, до самого вечера били их, пока всех не перебили. Я сам двоих зарубил вот этой рукою, которая у меня теперь раненая.

— Ты ранен? Сильно?

— Ничего, до новой брани заживёт. Это… Так вы что? В сторожевом разъезде?

— Понятное дело.

— А где государь?

— Да в четырёх вёрстах отсюда, — махнул Русалка в сторону востока. — Там весь стан наш теперь расположился, на берегу озера… Тетерев, как озеро называется?

— Коломное, — отозвался Русалкин дружинник.

— Зело добро, — расплылся в улыбке Ощера. — Доехали мы, значит. А у меня послание от Холмского к государю. Едем, дорогой дорасскажу про наши подвиги.

Они двинулись нарысыо по лугу к дальнему лесу. Ощера продолжал рассказывать:

— В бою на Полисти мы тоже мало потеряли, человек двадцать, а щокалок до двухсот душ положили да сорок в полон взяли. Дальше пошли по берегу Ильменя и в самый канун праздника Тихвинской Богоматери[65] у Коростыни встретились с ещё большим полком, по моим прикидкам, около двух тысяч их было. Тут уж мы сотню положили своих убитыми и ранеными, но зато и подлитовников этих наголову разбили, весь берег ильменьский усеяли их трупами, а от пленных узнали, что ещё одна большая рать на судах движется через Ильмень-озеро к устью Полы. Холмский с Акинфовым, не долго совещаясь, решили двигаться туда и сразиться, покуда рука наша такая лёгкая. И вот за день до Петропавловских торжеств[66] мы уже в новой сече. Там тыщ до трёх навалило — и рейтары, и шляхтичи, и литвины, но в основном, конечно, их новгородские прихвостни. Как взялись по нам из пищалей палить! Думали, мы струсимся, а нас только большее зло взяло. Особливо противно глядеть, как щокалки пред литвой да немцем себя выставляют. Некоторые в немецкой одёже расхаживают. На нас пальцем показывают и гишкают на своём кислом наречии. Нас москалями и москалями дразнят. «Щоб вас бис имал!» — кричат. Ну, мы и наехали на них и сами их поймали.

— Ну и каково они дерутся? — спросил один из Русалкиных дружинников по прозвищу Нога. У него одна нога длиннее другой была.

— Спеси много, надменности, — отвечал Ощера. — Этому они у литвинов быстро научились. Лучше бы поучились у немца драться. Немец хорошо дерётся. А эти прислужники ганзейские[67] ни ударить, ни метнуть как следует не умеют. В той битве я своей рукой пятерых отправил в Вырий еньдропом питаться[68]…

— Троих, кажется, — робко поправил отца Костя.

— Не тебе бы, лягушонку, квакать! — рассердился Ощера. — Да, троих. А пред тем ещё два раза булаву метнул метко, прямо в рылы попал, покуда ты за моей спиной прятался.

— Не прятался я! — чуть не плача воскликнул юноша.

— Это верно, — мягче сказал отец. — Не прятался он. Хорошо бился. Ни одного не убил, но махался отчаянно.

— Двух ранил, — тихо добавил Костя.

— А где твои-то сыны, Михаиле? — спросил Ощера у Русалки.

— Отправились рыбу ловить на озеро, — ответил тот. — А как же ранило тебя?

— Немец меня задел мечом по локтю, — ответил Ощера с уважением в голосе. — Славный немец, дай Бог ему доброго здоровья. Жаль только, что не у нас он, а у них. Когда мы сломили их оборону, я всё боялся, что убьют его. Нет, потом удалось мне увидеть, как он на кораблик взбежал и с отступающими ушёл по озеру. Человек триста их спаслось от нашего гнева.

— Больше, — сказал Костя.

— Ничего не больше! Помалкивай! Перебили-то мы сколько? Более двух тысяч. Да пленных взяли сотни три. Некоторые наши зело осерчали на нерусь эту новгородскую, над пленными стали измываться, носы отрезать, уши. Холмский быстро пресёк это грязное дело. — Ощера тяжело вздохнул. А сын опять вмешался:

— А ты же первый и кричал: «Режьте! Режьте!»

— Ну и кричал, а потом опамятовал, спохватился, что не Христово дело делаем. Сам же я не резал ведь!

— Ты нет.

— То-то же. А Данила Щеня, дурак, и того большую глупость сотворил — взял да и отпустил тех, с отрезанными носами и ушами, на волю. Теперь они придут в Новгород, станут показывать свои увечья, только большее отвращение к нам поднимут. И те, что за нас, за Литву пойдут. Слыхано, многие в Новгороде не желают полюбовного докончания с Казимиром, не хотят становиться Литвою, а ждут присяги нашему государю. Помнят о славе Александра Невского, который ни в какую ганзу ни за что бы не вступил и литовскому государю не стал бы кланяться, а немцев он и вовсе бил боем, — Ощера распалился, чувствуя, как боль в локте начинает отчего-то нарастать.

— Ну а как там татары наши дерутся? — спросил Тетерев.

— Молодцами, — одобрительно кивнул Ощера. — Вон с нами один ихний едет, Сеид, с докладом к Даньяру. Нет, касимовцы безупречные. А вот Ивана Руна полк подкачал — дрогнул, когда его литвины дробить взялись. Если бы хрипуновские ребята не пришли на подмогу, у нас бы левое и крыло провалилось.

— Всё-таки перевес в числе сыграл свою роль? — спросил Нога.

— Я б так не сказал, — пожал плечами Ощера. — Конечно, нас было в два с половиной раза больше, но не в этом дело. Всё равно на одного нашего убитого — пять-шесть ихних приходится. Думаю, ежели их вдвое-втрое больше будет, мы всё равно их посрамим. С нами крестная сила, а с ними один только бог торговли. Наших-то сколько сейчас при государе?