На червленом поле - Мария Воробьи Страница 36

Лукреция склонилась над ним и увидела что-то на его шее, чего не видела раньше: длинный злато-рыжий волос. Ее, Лукреции, волос. То покрывало, что она соткала из своих волос, – Альфонсо им удушили.

Ее волосами его удушили.

Она прижала пальцы ко рту, и выбежала прочь, и бежала до своих покоев, и заперлась там, и никого не пускала, кроме своей горничной. Прощаться она не пошла, и Санча одна провожала гроб брата, отправляющегося в последнее путешествие на корабле. Он должен быть похоронен в усыпальнице, как предыдущие поколения королей Неаполя. Незаконный сын, он не имел на это права, но папа римский – вдохновитель его убийства – даровал ему такую честь.

Санча поцеловала брата в лоб, погладила по волосам. Как-то странно они были обрезаны: криво – надо же! А при жизни казалось, что лежат ровной золотой волной. Неужели это ее брат? Он так изменился за эти часы, которые провел мертвым. Санча схватила его за руку. Хорошо бы ей отправиться с ним на этом корабле. Бежать из этого прокаженного Рима, от этих деверей. Брата не пощадили – ее, наверно, тоже не пощадят, что бы там Хуан ни шептал ей на ухо в минуты любовного томления.

Тих стал дом де Борха, тих и печален. Женщины, что жили в нем, затаились до поры. Из уважения к их скорби все стали говорить шепотом и переобувать обувь, надевать при входе в дом мягкие туфли, каблуки которых не стучали по полу.

Думали братья – Сезар, Хуан, Джоффре, – что все пройдет, время вылечит. Но они плохо знали своих сестру и невестку.

Однажды утром, встав с кровати, Джоффре не нашел Санчи.

Попробуй найди одну красавицу-брюнетку с острым профилем во всей Италии. Много в Италии брюнеток, много в Италии красавиц – Италия ими славна.

Вода сквозь пальцы, иголка в стоге, кольцо, брошенное в море с обрыва.

Ускользнула Санча, упорхнула птичкой к себе в Неаполь.

Не стали и ловить. Включились крючкотворые адвокаты и законники, стали думать, как их развести с Джоффре – теперь, когда она его оставила, это могло быть легче.

Смешное положение брошенного мужа задело бы гордого человека, но Джоффре, в отличие от старших братьев, не был горд. Думали, что это еще юношеское, а потом он вырастет, изменится, но Джоффре вырос, а гордым не стал.

Как подрос, Джоффре попросился с Сезаром в поход. Любовь его не интересовала, а вот бомбарды – да. Сезар взял. Смотрел на младшего брата придирчиво, внимательно: думал, когда же тот станет на него похож. Но Джоффре так никогда и не стал.

Процесс развода затянулся на годы. Санча, жадная до жизни Санча, вернувшись к радостному двору своего отца, стала жить, как вольная вдова. Веселый двор был у короля Неаполя, шумный и праздничный, жаркий и морской, в нем плавятся головы, и самые ледяные чувства за один только день становятся водой.

Он был похож на римский. Только убивали тут меньше.

Санча, пока ждала развода и нового мужа, три раза вышла замуж без венца, и каждого мужа любила – почти до гроба. Кричала отцу, что выйдет именно за первого, второго, третьего, а если он ее не выдаст, так она бросится в море с утеса!

Отец, за такую дикость и ярость некогда полюбивший ее недостаточно высокородную мать, только лениво млел на жарком солнце, обмахиваемый маленьким мавританским пажом. Угроз дочери он не боялся.

Последним, кого полюбила Санча, был великолепный испанский капитан по имени Гонсало Фернандес из Кордовы. Это был блестящий военачальник, уже пятидесятилетний, седой и мудрый; и он сидел у ног королевской дочери, которая чесала его за ухом, словно большого пса, и рассказывал ей о странах, в которых он побывал, о Гранадском эмирате – мусульманской державе, которую он разрушил, о битвах, которые он выиграл, – и о той единственной, которую он проиграл.

Он был щитом и надеждой Неаполя – от французов.

Ходили слухи, что он, дважды вдовец, осмелился просить у короля ее руки. Когда король призвал к себе дочь и спросил ее, хочет ли она пойти за Великого капитана, Санча побледнела и еле-еле выдавила тихое: «Да». По такому ответу отец понял, что любовь ее на этот раз действительно глубока, и будто бы обещал ее руку Гонсало.

Но первый брак Санчи не был расторгнут, а война не была выиграна: и Гонсало с многими отрядами принялся скрытно терзать французское войско, а Санча осталась ждать своего капитана на вершине башни.

Там ее настигла болезнь – болезнь, рождающаяся от водорослей и грязного духа моря. И там же она умерла через несколько лет ожидания.

Так говорит история. Но хватит уже смертей и несчастных концов. Быть может, умерла какая-то другая, а отважная Санча, переодевшись мальчиком-оруженосцем, скакала во главе войска со своим капитаном – а потом просто не захотела возвращаться домой.

Можно поверить в это.

Глава 28, в которой Сезар отказывается быть кем-то, кроме де Борха

Сезар думал о сестре, которой причинил много боли, но другое дело отвлекло его: он снова собирал армию, потому что из семи мятежных городов в прошлый раз он захватил только два. Остались пять.

Венеция и Флоренция, что снабжали эти города золотом, войсками и ссудами, сейчас были заняты другими делами: над Венецией нависали турки, над Флоренцией – французский король.

Сезар собирал войска стремительно, как коршун срывался в небо.

Говорили про него в народе: «Сезар на закате сеет зубы дракона и поливает их кровью двенадцати быков, и на рассвете из них вырастают полки».

А те, кто пообразованнее, понимали, откуда растут корни Сезаровых умений, и цинично заключали: «Войско герцога Валентино собрано ценой появления двенадцати новых кардиналов». В этом была правда, потому что проницательность Сезара как полководца хорошо сочеталась с деньгами, которые мог легко добыть его отец.

Первым городом, куда направился Сезар, была Чезена.

Люди в Чезене были странные. Они делились на две группы. Символом одних был белый цветок лилии, символом других – спящий лев. Одни хлеб резали с края, другие – с середины. Одни, снимая шляпу, покачивали ею, другие водили из стороны в сторону. Одни разбивали яйца с тупого конца, другие – с острого. Было совершенно понятно, что при таких различиях ни о каком примирении речи быть не могло.

Называли их гвельфы и гибеллины.

Право, люди легко делятся на две группы, если им предоставить шанс. История