Когда наступает время. Книга 1. - Ольга Любарская Страница 34

не понимая, как мог повелитель презреть их. Стадиев через тридцать стена обрывалась, являя взору сквозь густую зависшую пелену пыли обнаженные внутренности городского тела. Огромные груды камня у подножья напоминали какой-то варварский ритуал. Нагруженные телеги скрипели под тяжестью кирпича, походя на хищных падальщиков, растаскивающих прочь куски трапезы. Еще дальше, на расчищенном и выровненном месте высилось основание громадного сооружения. Квадрат, с размахом сторон почти в стадий (2) выступал на полплефра (3) над землей. С дальней стороны мастера крепили золотые носы, снятые с пентер (4), а в середине постройки возводились стены внутренних помещений.

Отдав указание войску двигаться к городишке Борсиппе, Александр спешился и направился к постройке. Ствол огромной финикийской пальмы, освобожденный от коры, поблескивал на солнце гладью застывающего сока. Царь посмотрел на молодую древесину, еще не увядшую на смертном одре, и волна дрожи заметно передернула его плечи.

— Александр!

Невысокий человек лет пятидесяти юношеской пружинящей походкой направлялся к царю. Из-под густого навеса бровей живо поблескивали, словно смазанные маслом, глаза. Прядь седеющих волос, припудренная пылью, гипсовым локоном выбивалась из-под выцветшей материи, намотанной тюрбаном на голове.

— Стасикрат! — воскликнул Александр, признав старого друга. — Боги! Повесь на шею табличку с именем, а то невозможно тебя опознать!

— Александр, я так рад тебя видеть! Похудел как! Знаю, трудно это пережить, но так тоже нельзя!

— Ничего, будет воля богов, не пропадем.

— Будет! Обязательно будет! Ты сам вершить судьбы мира, не уж-то свою не переломишь?

— Какой смысл ломать? Итак, одни щепки.

— Ладно, поговорим об этом позже. Я слышал, ты решил миновать Вавилон? Тут все только об этом и говорят…

— Что толку в словах? Поговорю со жрецами, там видно будет. Я остановился взглянуть на твою работу.

— Да, самое сложное уже сделано. Хорошо, что ты здесь. Я кое-что хочу изменить. Мне интересно твое мнение.

— Изменить?

— Да. Я тут набросал еще один ярус. Он прямо напрашивается. Теперь все семь этажей поднимутся более, чем на сто тридцать футов. У меня нет под рукой чертежа, но я пришлю его немедленно и с удовольствием выслушаю твое мнение.

— Насколько это замедлит строительство?

— Ни насколько. Я упростил кое-что. На внешнем виде не отразится, но заметно облегчит конструкцию и сбережет время.

Александр похлопал архитектора по плечу.

— Жду тебя вечером. Заодно и отпразднуем наше счастливое возвращение.

— Непременно буду!

Александр принял халдеев. Белефант, спокойный, с неподвижным лицом мумии, смотрел на царя неморгающим взглядом, отвечая на вопросы почти не шевелящимися губами. Голос его, несколько высокий и застывший на одной ноте, вызывал в Александре тошнотворные спазмы. Статуи богов могли бы позавидовать ледяному спокойствию и высокомерию старца.

Как только полог приемной залы опустился за халдеями, Александр схватил килик. Вино холодным потоком пробежало в груди, задержалось под левым соском, согреваясь. Царь почувствовал себя лучше, но страх и тошнота не прошли. Александр отдал приказ Аристандру принести в жертву быка, чтобы прочесть будущее по внутренностям. Пока гадатели творили необходимые обряды, он развернул свиток, присланный Стасикратом. Семиэтажный монумент предстал взору в красках. Лучники припадали на колено на ушах позолоченных корабельных носов. Выше — распростершие крылья орлы придерживали лапами канделябры с венками на ручках. Сцены охоты обвивали третий ярус. Далее высились золотые статуи кентавров, львов и быков. В шестом ряду помещалось всевозможное оружие, одно символизирующее победу, другое поражение. Седьмой ярус заполняли сирены, в полости которых должны располагаться певцы, исполняющие погребальный плач. Пирамиду венчало золотое ложе, увитое лавровыми лентами. Пурпурная материя с теснением золотой нитью устилала одр, ниспадая богатыми фалдами.

Александр вглядывался в рисунок, не замечая, как начали сливаться краски, преломленные призмой накатившихся слез.

— Я бросил к твоим ногам Вавилон, но разве этого достаточно? — неслышно прошептали губы.

— Вавилон лишь город.

Александр вздрогнул и обернулся на голос, но в зале никого не было.

— Гефестион, где ты? Или я схожу с ума?

— Я здесь. Рядом.

— Где ты? Я не вижу тебя!

Царь вскочил. Опрокинутое кресло грохотом раскололо полумрак.

— Успокойся, — услышал Александр совсем рядом. — Уйми буйство крови. Открой свое сердце, и увидишь.

Александр замер. Сердце клокотало, захлебываясь взбудораженной кровью. Тишина оглушающе звенела в ушах. Время сыпалось мириадами мгновений, но Гефестион молчал.

— Я безумен, — упавшим голосом произнес царь. — Правы те, кто говорят, что миром правит сумасшедший.

— Ты позволил им так думать, но это не так, — вновь прозвучал бестелесный голос.

Взгляд Александра скользнул по темнеющим стенам. Пламя светильника слева качнулось и выпрямилось, спокойно устремив вверх рыжий наконечник.

— Гефестион, — вновь позвал Александр. — Где ты? Не мучай меня!

— Я здесь, — пламя чуть дрогнуло, словно его коснулось легкое дыхание.

— Мне тяжело.

— Знаю, но ноша тебе по силам. Это твой выбор…

— Я не выбирал. Судьба выбрала меня.

— Пусть так, но ты – то, что ты есть.

— Что ждет меня?

— Бессмертие. Тысячелетия канут, но люди будут помнить тебя.

— Как тирана…

— И как тирана тоже.

— Вавилон отвергает меня, разве…

— Разве когда-нибудь тебя останавливало сопротивление? Разве Азия не готова была отвергнуть тебя, как только ты подошел к Гелеспонту (5)? Или, может быть, раньше Вавилон призывал тебя овладеть собой? Мы рождены воинами. Воспитывали нас, как воинов, и смерть предопределена нам, как воинам…

— Александр.

Царь гневно обернулся. Начальник дежурной стражи растерянно топтался при входе.

— Это что, постоялый двор или царские покои?! Кто дал право беспокоить меня?!

— Прости, Александр, но ты сам просил немедленно доложить о прибытии архитектора.

— Какого архитектора?!

— Как? — совсем растерялся воин. — Архитектора Стасикрата.

— А-а-а, да, — немного смягчился Александр. — Зови.

Пока служивый ходил за гостем, царь взглянул на светильник. Пламя беззаботно струилось ввысь.

— Гефестион, — шепотом позвал Александр, но никто не ответил. — Гефестион.

Огонек цвел безразличным бутоном, изящно извиваясь, словно любуясь на собственное отражение на поверхности разогретого масла.

Стасикрат проворно шагнул в зал, наполняя его собой и суетливым шумом. Он был в хорошем настроении, впрочем, как и всегда. Годы опасались беспокоить его, и архитектор, словно сосуд, до краев был полон бурлящими силами. Поджарое тело, слегка изобилующее выступающими жилами, оставалось по-юношески прытким.

— Александр, — высокий голос зазвучал из недр груди потоком ниспадающей воды. — Я так рад снова видеть тебя! Утром мы не смогли толком поговорить. Надеюсь, сейчас ты найдешь чуть-чуть времени для старого друга.

— Разве я когда-нибудь обделял тебя вниманием?

— Боги миловали! Ты посмотрел проект?

— Как ты нетерпелив! Не дал мне даже предложить тебе вина!

— Да, кстати! Предлагай, не откажусь.

Александр указал Стасикрату на кресло, и тот незамедлительно заполнил его.

— Ноги гудят.

— Хочешь, подарю тебе коня. Пусть у него ноги болят.

— Помилуй, Александр! Я — на коне?! Надеешься увидеть, как люд со смеху помирать начнет? Грохотать костями о его хребет? Не-е-ет, это не для меня.

— Я рад, что выбрал тебя строить погребальный помост для Гефестиона. Даже не ожидал, что ты сможешь настолько точно воплотить мою мечту…

— Э-э-э, — перебил архитектор, — не ожидал, меня бы не позвал. Лукавишь, царь.

— Да, в скромности тебе не откажешь, — широко улыбнулся Александр.

— А к чему она? Скромность хороша на смертном одре. Да, и к лицу там. Смерть словно языком слизывает с лиц все переживания и заботы. Так мы становимся похожи друг на друга. Лица мертвых — изваяния из мрамора. В нем застывают мгновения, чтобы стать вечностью.

— Ты видишь в смерти красоту, я лишь саму смерть, — грустно произнес Александр.

— Дело не в этом. Ты просто слишком много ее сотворил, чтобы видеть в ней что-то еще. Ты воюешь, твой отец воевал, и твои сыновья тоже будут воевать, оставляя позади груды человеческого мрамора. Я давича спорил с Лисиппом (6). Он ваял посмертную маску Гефестиона. У него все никак не получалось, и старик злился. То ему золото не то, то еще что-то, хотя гипсовая основа великолепна. А, знаешь, почему?

Александр напрягся размышляя.

— Не могу представить. Он, как никто другой, вкладывает в скульптуры совершенную точность…

— Верно. Но точность чего? Точность застывшего живого момента. Бронза и золото — живые материалы. Они играют бликами, тем самым словно придавая лицам подвижность. Смотришь с одной стороны — у скульптуры одно выражение, а глянешь