Путешествие к вратам мудрости - Джон Бойн Страница 34

Вокруг было тихо, разве что птица чирикнет в небе или в кустарнике животное промчится стремглав. Я мурлыкал любовную песенку, которую моя покойная жена часто напевала после наших занятий любовью в пещере, что находилась неподалеку и куда я теперь редко наведывался. На самом деле после гибели жены я побывал там лишь один раз. Когда я водил рукой по изображениям, высеченным в камне, меня переполняли ощущения, отзываясь болью на моей коже. Боль была настолько саднящей, что я зарекся туда ходить.

Прогуливаясь, я уже подумывал вернуться домой, как вдруг услыхал плач и, стараясь не шуметь, пошел на этот звук. Все явственнее я различал человеческую фигуру, и, к моему изумлению, это оказался Хаму, он сидел на траве, уставившись на море, и обливался слезами. Завидев меня, он вздрогнул.

– Кузен, – едва слышно произнес он, и я уселся рядом с ним. Некоторое время я помалкивал, но молчание становилось все более невыносимым, и я решился заговорить.

– Я уже по ней скучаю. – Набрав горсть песка, я раскрыл ладонь, и песок посыпался тонкими струйками на оголенные пальцы моих ног. – Но она была доброй и честной, жила по совести. Ей бы не хотелось, чтобы ты скорбел по ней слишком долго, Хаму. Смерть приходит за всеми нами, друг мой.

– Ты не понимаешь, – сказал он.

– Я понимаю, каково это – потерять любимого человека, – напомнил я ему. – Я понимаю, какое это горе.

Замявшись на миг, он кивком признал мою правоту.

– Тем не менее, – произнес он наконец, тряхнув головой, – здесь все иначе. Ты ведь не был виноват в гибели своей жены.

– Нет, – подтвердил я. – Но и ты не виноват в смерти Нурии.

– Не совсем.

– То есть?

– Она видела меня, – прошептал Хаму. – Прошлой ночью. Она меня видела. Поэтому отказалась разговаривать со мной сегодня утром.

– Видела тебя? – Я нахмурился. – Видела тебя, совершающего что?

– Не догадываешься?

– Кузен, я понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Парону и меня, – ответил он, глядя себе под ноги и прижимая ладонь к глазам, словно хотел отгородиться от мира вокруг.

Я отвернулся к морю, размышляя. Единственный Парона, которого я знал, был тем парнем, что приходил недавно помогать в мастерской, он мыл полы и точил инструменты. На редкость красивый и мускулистый юноша, бесспорно. Именно этого парня Хаму взял под свое крыло, вместе они проводили много времени, смеясь и обмениваясь только им двоим понятными шутками.

И тут, конечно, до меня дошло.

– Ты имеешь в виду… – Я осекся, не в силах облечь скверну в слова.

Хаму обернулся ко мне, утер слезы тыльной стороной ладони и кивнул.

– Она видела нас вдвоем, – сказал он. – Вот почему она не разговаривала со мной сегодня утром. Вот почему ее сердце не выдержало. И все из-за меня.

Я не мог подобрать слов в ответ, настолько я был ошарашен. У меня никогда и в мыслях не было, что мой двоюродный брат таит в себе столь противоестественную склонность. Я, разумеется, знал, что такие мужчины существуют, – к примеру, в нашем селении одно время жил паренек с теми же непристойными наклонностями, и он был убит во сне. Хотя преступников так и не поймали, соседи были уверены, что это дело рук его родителей.

– Ты не должен поддаваться греховным мыслям, – предостерег я Хаму, когда вновь обрел дар речи. – Аллах сказал…

– Мне все равно, что скажет Аллах, – огрызнулся кузен, и у меня дыхание сперло от подобного кощунства.

– Хаму!

– Тебе живется легко, так ведь? – Он повернулся ко мне, ненависть сквозила в его глазах. – Нормальный во всем. Ноги ходят исправно. Одна жена уже в могиле, а в близком будущем, несомненно, появится другая…

– Хаму, – перебил я, начиная сердиться. – Ты горюешь, и я с пониманием отнесусь к любой твоей неучтивости, но будь добр, смени тон.

– Все в твоей жизни давалось тебе легко, – продолжил он, пропуская предостережение мимо ушей. – А как насчет меня? Что остается мне?

Я смотрел на водную гладь; постепенно Хаму успокоился и умолк. Я и не заметил, как взял его за руку. Что ж, он был моим двоюродным братом, и любил я его беззаветно, как и он любил меня. И так будет всегда, верил я, братская любовь нерушима.

Часть четвертая

Лицо, высеченное в камне

Шри-Ланка

588 г. от Р. Х.

Общеизвестно, что путь из Негомбо в Анурадхапуру[52] кишит опасностями – сперва я ехал по ухабам и обломкам скал, далее по местности, где селились разбойники и убийцы. Учитывая стоимость моей поклажи, было страшновато пускаться в дорогу в одиночку, и я подумывал взять с собой кузена, но он по-прежнему пребывал в глубокой скорби, и я решил, что ему лучше остаться дома.

Ехал я в столицу на аудиенцию с царем Аггабодхи, заказавшим мне ко дню рождения царицы бронзовые статуэтки, изображавшие каждого члена их семьи. В начале года в Негомбо прискакал гонец с поручением от царя, и вся наша деревня гордилась мною, ведь меня удостоили столь почетным заданием. Работая с бронзой моего собственного приготовления с примесью меди, цинка, свинца и висмута, я трудился над этими статуэтками – а было их шестнадцать – день и ночь, месяц за месяцем, прежде чем завернуть каждую в ткань, уложить в переметную суму, водрузить суму на коня и, вскочив в седло, отправиться в Анурадхапуру. Мне не терпелось побывать в царском дворце и увидеть выражение лица царя, когда я покажу ему свою работу – изящнейшие вещицы, какие я когда-либо создавал.

Прикинув, что мне понадобится три дня, чтобы достичь столицы, на первую ночевку я остановился в поселке Паденья, намереваясь поесть, отдохнуть и дать передышку моему коню. Постоялый двор располагался в длинном прямоугольном здании, целиком каменном, три его стены были поделены на дюжину с лишком отсеков, отгороженных ширмами, где путешественники могли выспаться на толстых одеялах, лежавших на полу. По словам хозяина подворья, пяток кабинок еще пустовали, и он отнес мою суму в одну из них в надежде, что по соседству со мной не спит вор. Я заглянул в соседний отсек мимоходом, но тамошний насельник лежал спиной ко мне, так что лица я не разглядел, но что-то в его позе – одна нога обвивала другую – показалось мне очень знакомым, словно я уже не раз