Кузнец Песен - Ким Кириллович Васин Страница 31

«Чем лицо ты умываешь?»

— Умываюсь я росой.

«Чем лицо ты вытираешь?»

— Полотенце — лист кленовый.

Дом родимый — лес глухой,

А родня мне — волчья стая.

Нынче я — лесной охотник,

Голова зверью лесному.

— Живу я здесь, словно зверь, — мрачно сказал Мендей, — был батраком, был солдатом, теперь — лесной хозяин. А попросту говоря — разбойник.

За поворотом на дороге послышались стук колес и грубые мужские голоса. Люди переговаривались и ругались по-русски.

— Солдаты, — сказал Мендей. — Айда в лес.

Он шагнул в чащу. Акпай пошел за ним.

Стук колес приближался. Вскоре Мендей с Акпаем увидели, как из-за поворота выехала телега, запряженная двумя белыми лошадьми. В телеге было четыре человека. Бородатый кучер правил, сидя впереди. За его спиной на сене развалились капрал и какой-то чиновник в мундире. С краю примостился одноглазый худой мужичонка с козлиной бородкой, он был одет в марийский кафтан. Наверное, толмач. Он поглаживал свою козлиную бороденку и опасливо поглядывал по сторонам.

За телегой скакали человек десять солдат.

Мендей переступил с ноги на ногу, громко треснула неосторожно задетая сухая ветка. Конь одного из солдат дернулся. Солдаты схватились за ружья. Мендей замер, как окаменел.

Чиновник в телеге ткнул кулаком ямщика в спину:

— Поезжай скорее!

Ямщик хлестнул вожжами, лошади рванули вперед, только грязь брызнула из-под колес.

Солдаты повертелись на месте, прислушиваясь, и, ничего более не услышав, поскакали дальше.

— Видать, бояться, — сказал Мендей, когда они отъехали. — Чиновник-то даже в лице переменился.

— Чуют свою беду, — отозвался Акпай. — Придет царь Пугач, он им покажет.

— И ты про Пугача слыхал? — быстро обернулся к Акпаю Мендей.

— Я от него прибыл сюда.

— Ой, Акпай, расскажи, каков он, чего хочет.

— Ладно. Только давай подальше от дороги отойдем, в какое-нибудь укромное место. Тут беседовать не очень-то способно.

В густых зарослях, под старой ивой, склонившей до земли свои ветви, журча, бьет ключ. Отсюда начинается ручей, который впадает в Элнет, сверкающий невдалеке серебряной волной. За Элнетом — родная деревня Акпая.

Возле этого ручейка и устроились друзья.

Вспомнили, как мальчишками вместе играли, как парнями батрачили у Топкая. Мендей рассказал о тяжелой солдатской службе: про капральские зуботычины, про беспощадные палки-шпицрутены. Акпай тоже поведал о том, что случилось с ним, о своих скитаниях, о Пугачеве, о том, ради чего он здесь.

Потом Акпай достал бумагу.

— Смотри, Мендей, — сказал он, — это манифест Петра Федоровича, в нем про все написало.

Мендей взял манифест, развернул, положил на колени, разгладил и начал медленно, по складам, читать:

— «Са-мо-дер-жав-но-го им-пера-то-ра на-ше-го ве-ли-ко-го го-су-да-ря все-я Ру-си Пет-ра Фе-до-ро-ви-ча…»

Акпай, увидев, что Мендей читает, пораженный этим, воскликнул:

— Смотри-ка, брат, ловко ты! Где ж ты читать-то научился?

— Э-э, брат, солдатская жизнь всему научит. Был у нас один солдат из разжалованных, он и научил. — И Мендей продолжал читать: «Казаки и калмыки, татары и черемисы! Я жалую вас: рекою с вершин до устья, и землею, и травами, и лесами без ясака. Соль продавать по дешевой цене велю. Даю по всей строгости правосудие и повелеваю через вас учинить наказание всем злодеям…»

Читает Мендей манифест царский, перечитывает, от радости и удивления себя по бедрам хлопает.

— Ты только послушай, Акпай, что тут написано! Да ты понимаешь, что тут написано? Ведь государь обещает нам землю и леса! Ясак отменяет! Да весь народ об этом мечтает, этого ждет. Кинет клич государь, все марийцы от Элнета до Какшана пойдут за ним. Только бы начать, а там запылает, не погасишь. Эх, вот когда получим землю, такая хорошая жизнь настанет… — размечтался Мендей.

Акпай же думает о своем.

— Ты с каких пор тут бродишь? — спросил он.

— С весны.

— Что в деревне делается, знаешь?

— Конечно, знаю. Кому розог дали за неуплату ясака, кого в лашманы угнали, кого в солдаты забрали — про всех знаю.

— Что-нибудь про Актавий слышал?

Мендей нахмурился и отвернулся.

А у Акпая перед глазами встает прошлое.

…Прекрасный летний день. Ярко светит солнце. Весь лес пронизан его светлыми лучами. Будто все деревья оделись в праздничные зеленые кафтаны — сывыны. От легкого ветерка ветви едва колышутся, и каждое деревце ласково шумит, и у каждого свой голос. Как в марийской песне:

Сосны шумят — гож-гож-гож,

Березы колышутся — лыб-лыб-лыб,

Липы шелестят — лыж-лыж-лыж,

Осины трепещут — быр-быр-быр…

И сосны на вершине холма, и дубы на его склоне, и ивы, и ольхи в овражке — одним словом, весь зеленый лесной мир, радуется чудесному дню. На дне овражка журчит родник, поет свою серебряную песенку.

В такой день Акпай нес из лесу в деревню срубленную им длинную тяжелую жердь.

Все вокруг поет, радуется, а ему грустно. Да и чему радоваться бедняку? Вся жизнь — одно мученье, сколько ни работай — из нищеты не выбьешься. Царские чиновники дерут подати, марийские тарханы тоже тянут — отбирают все, что добудешь в лесу на охоте, что соберешь в поле. Горе, нищета, болезни — вот удел бедняка в марийском краю. Многие убегают в поисках хорошей жизни далеко-далеко, на Урал, в Сибирь, на неведомую реку Йынесей.

«Эх, разнесчастная жизнь! — думает Акпай. — И я бы, может, ушел, кабы не лежал в избе больной отец, нельзя его одного остались. Хотя, может, и на чужбине жизнь тоже не слаще. Никто там нас не ждет…»

Задумавшись, Акпай не заметил, что к роднику спускается Актавий. Очнулся он только тогда, когда совсем рядом брякнули ведра.

Девушка тоже не видела парня. Она шла и пела:

Солнце восходит, сияя, как золото,

Солнце садится — рдеет, как медь.

Жизнь наша стелется мягким шелком,

Жизнь исчезает, как в полдень роса…

Актавий краешком глаза взглянула на Акпая и ничего не сказала.

— Хорошо ты поешь, — сказал Акпай. — Открой, для кого поешь?

— Сам должен догадаться, — улыбнулась девушка.

— Откуда ж нам, беднякам, знать, — печально проговорит Акпай. В деревне не было никого беднее его, и не привык он, чтобы девушки обращали на него внимание.

— Хоть ты и беден, а хороший человек, — ответила Актавий и лукаво добавила: — Знаешь ли ты, что одна девушка все время думает о тебе?

— Девушка? — переспросил Акпай. — Кто ж такая?

Он пытливо вглядывается в глаза Актавий, а та смеется, глаза сияют искорками. Правду она говорит или потешается над бедняком? Не поймешь.

— Приходи сегодня на гулянье, скажу, — Актавий подняла ведра и пошла по тропинке вверх.

«Неужели она о себе говорит? — думает Акпай. — Нет, наверное… Такой бедняк, как я,