Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков Страница 29

Ход его рассуждений был, по-видимому, таков. Благодаря австрийскому выступлению вопрос с Сербией решался навсегда. Сербов, несомненно, ждали быстрый разгром и утрата суверенитета. После этого весь Балканский полуостров естественным путем подпадал под германское влияние.

Удастся ли достигнуть локализации конфликта, заранее предугадать было нельзя. Россия могла вступиться за Сербию, а могла и смириться с неизбежным, как она это уже не раз делала, столкнувшись с демонстрацией австро-германского единства. Если бы царь начал войну, было бы даже лучше. В последние годы растущая российская мощь вызывала в Берлине неприкрытую тревогу. Экономические обозреватели и аналитики в один голос отмечали громадные успехи русской промышленности и предсказывали еще более колоссальные сдвиги в течение ближайших 25—30 лет. Националист крайнего толка Саул Литтман, выступавший под псевдонимом Пауль Лиман, в начале 1914 года писал: «Население России растет с потрясающей скоростью. Через два или три десятилетия царь будет править более чем 200 миллионами подданных… Россия уже сейчас пытается сократить импорт наших индустриальных товаров и наших сельскохозяйственных продуктов; она старается постепенно создать своего рода китайскую стену на пути нашего экспорта, она стремится перегородить дорогу Германии и ее рабочим» («Кронпринц. Мысли о будущем Германии»). Комиссия, возглавляемая профессором Берлинской сельскохозяйственной академии Аухагеном, обследовала в 1912—1913 годах ряд губерний центральной России на предмет изучения хода столыпинской аграрной реформы и «была поражена» итогами работы землеустроительных комитетов. В отчете комиссии говорилось, что «если реформа будет продолжаться при сохранении порядка в империи еще десять лет, то Россия превратиться в сильнейшую страну в Европе». К тому же выводу пришел известный экономист Эдмон Тэри, по заданию французского правительства сделавший в 1913—1914 годах комплексное исследование развития российской экономики за предыдущее десятилетие. В своей книге «Россия в 1914 году. Экономический обзор» он писал, что «к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе как в политическом, так в экономическом и финансовом отношении».

Еще больший страх внушала русская военная программа. С 1913 года германский Главный штаб жил в убеждении, что в скором времени положение станет непоправимым. Считалось, что в 1917 году Россия расширит сеть железных дорог на западных границах, завершит перевооружение и достигнет решающего военного перевеса над германской армией. Ввиду этого мрачный Мольтке без устали призывал к началу превентивной войны, забыв, что Бисмарк приравнивал ее к «самоубийству из страха смерти». В мае 1914 года, находясь в Карлсбаде, начальник немецкого Генерального штаба писал своему австрийскому коллеге Конраду фон Гётцендорфу, что любая задержка войны с Россией «означает уменьшение наших шансов, мы не можем конкурировать с Россией по массе войск». Германский дипломат барон Герман фон Эккардштейн 1 июня услышал от него следующие слова: «Мы готовы и теперь, чем скорее, тем лучше для нас. Любая отсрочка будет уменьшать наши шансы на успех». Те же мысли Мольтке высказывал министру иностранных дел фон Ягову: «Нет иного пути, кроме как осуществить превентивную войну и разбить врага, пока мы имеем шансы на победу… Ориентируйте нашу политику на более раннее начало войны». Позднее Мольтке напишет: «Высшее искусство дипломатии, по моему мнению, состоит не в том, чтобы при всяких обстоятельствах удержать мир, но в том, чтобы политическая обстановка для государства была такова, что оно могло бы вступить в войну при благоприятных обстоятельствах».

И фон Ягов послушно инструктировал князя Лихновски, позволявшего себе скептические замечания относительно военных планов Генерального штаба: «Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия тоже не захотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас своим количеством солдат; ее Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Тем временем наша группировка будет становиться все слабее и слабее… Я не хочу никакой превентивной войны, но если война вспыхнет, то мы не сможем оставаться в стороне».

Примерно так же думало и все остальное окружение Вильгельма. 7 июля, после отъезда Вильгельма из Потсдама, рейхсканцлер Бетман-Гольвег в беседе со своим секретарем Куртом Рицлером обрисовал ситуацию в следующих словах: «Кайзер ожидает войну, думает, она все перевернет. Пока все говорит о том, что будущее принадлежит России, она становится больше и сильнее, нависает над нами как тяжелая туча».

Адмирал Тирпиц добавляет еще один важный штрих: в разговоре с его заместителем 6 июля «кайзер несколько опрометчиво выразил мнение, что Франция будет удерживать Россию вследствие своего неблагоприятного положения и недостатка тяжелой артиллерии». И главное, «об Англии кайзер не упоминал; о возможности осложнений с этим государством вообще не думали». На кайзера магическое действие оказывали сообщения князя Лихновски о полном примирении с Лондоном. Он был уверен: на этот раз Англия не вмешается, и значит, даже в случае военного выступления Франции, война останется континентальной. Действительно, Лондон пока что не чувствовал себя активной стороной конфликта. Английский министр иностранных дел Эдуард Грей много распространялся о нежелательности войны между четырьмя великими державами (Германией, Австро-Венгрией, Россией и Францией), но ни словом не обмолвился об участии в ней пятой державы – Великобритании. Его русский коллега Сазонов вспоминал: «Несчастье заключалось в том, что Германия была убеждена, что она могла рассчитывать на нейтралитет Англии».

При таких обстоятельствах ни в каких особых мерах не было нужды. Вильгельм спокойно мог отправиться на морскую прогулку. Германская военная машина, отлично оснащенная и организованная, была готова прийти в движение в любой момент. Генерал граф Вальдерзее, вспоминая те дни, с некоторым самодовольством писал: «У меня, замещающего генерала фон Мольтке по всем имеющим отношение к войне делам, не было, разумеется, никаких оснований что-нибудь предпринимать из-за аудиенции генерала фон Бертраба в Потсдаме. Планомерные мобилизационные работы были закончены 31 марта 1914 года. Армия, как всегда, была наготове».

После возвращения Хойоса в Вену Берхтольду понадобилось еще несколько дней, чтобы уломать графа Тису дать согласие на войну. Венгерский министр-президент боялся как победы, так и поражения. Первая грозила умалением роли Венгрии в пользу славянского компонента империи. Вторая могла привести к гибели Габсбургской монархии. Тиса позволил себя переубедить только после того, как Совет министров принял его условия: не начинать военные действия без соблюдения всех дипломатических приличий и отказаться от планов уничтожения независимости Сербии – вместо этого Тиса предлагал ограничиться свержением династии Карагеоргиевичей с последующей передачей сербского престола какому-нибудь немецкому принцу. Император Франц-Иосиф одобрил эти поправки. Граф Хойос извещал Редлиха о царившем в Вене единодушии: «Война (с Сербией) решена… Если из