Верность сестер Митфорд - Мари Бенедикт Страница 29

Отец колеблется и отводит взгляд, наконец отвечает нехотя:

— Диана, я не знаю. Он не появлялся в больнице. — Почему? Он знает, что произошло?

— Да. В ту ночь, когда ты не приехала к нему, он позвонил нам с мамой, а когда мы не ответили — Нэнси. Он узнал обо всем от нас. Но, кажется, он планировал отвезти детей в Италию и решил не менять планов.

Ее начинает подташнивать. М уехал в Италию со своей невесткой, когда она была без сознания, когда ей делали операции? Она старается глубже дышать, чтобы успокоиться.

— Ты нормально себя чувствуешь? — спрашивает Пуля.

— Да, — тихо отвечает она, сгорая от стыда, что это унижение приходится переживать на глазах отца. Хорошо еще, что не Нэнси ей об этом рассказала.

Чтобы сменить тему, она спрашивает: — Сколько меня продержат в больнице? — Кажется, доктор сказал, около месяца.

— Месяца? — Она ошеломлена. Она считает в уме, и срок лечения не укладывается у нее в голове. Вот-вот начнется вторая неделя отпуска М, она должна быть с ним там, чтобы обойти Баба — раз и навсегда. Если Диана в ближайшее же время не доберется до Италии, та решит, что окончательно вытеснила соперницу. Диана этого не допустит. И ее переживания из-за бесчувственности М сейчас не важны, слишком многим она пожертвовала ради него, ради их общего будущего, чтобы пренебречь этим всем из-за его минутного эгоизма. Диана выиграет эту битву.

— Пуля, ты должен мне помочь… — Несмотря на то, что у нее болит все тело, особенно лицо, она тянется к нему поближе. Монахини ни слова не должны расслышать.

Он подается вперед в своем кресле, на лице, обычно хранящем стоическое выражение, читается тревога.

— Все что угодно, Диана. Хочешь, я вызову медсестру? Нужно еще обезболивающих? Или, может, позвонить маме?

— Я хочу, чтобы ты помог мне сбежать в Италию.

Глава двадцать седьмая

ЮНИТИ

23 июля 1935 года

Гессельберг, Германия

Она не видела фюрера уже почти четыре недели. Если бы Юнити спросили, она бы с точностью ответила, сколько прошло дней, даже часов, но никто не спрашивает. Девушки в пансионе баронессы Ларош, фрау Баум и даже ее мюнхенские друзья, с которыми она сошлась благодаря Эрне, сестре Эрнста Ганфштенгля, по ее лицу могут видеть, что Гитлер далеко, и газеты подтверждают: он побывал в Берлине, Каринхолле, Хайлигендамме и Розенхайме — где угодно, но только не в Мюнхене. После совместных обедов, разговоров, смеха Юнити уже не может вынести жизни без него, это все равно что потерять смысл жизни. В его отсутствие она становится беспокойнее день ото дня. И все более безрассудной.

Она жаждет быть рядом с ним, это становится буквально физической потребностью. Когда унтерфельдфебель Шварц приглашает ее в кино, она решает, что не будет ждать возвращения Гитлера и его разрешения, и соглашается. В укромной темноте кинотеатра она воображает, что это он, а не Шварц, сидит рядом с ней в нацистской форме. Задыхаясь от желания, она наклоняется к нему и целует, но не парня, что рядом с ней, а вождя, которого он поклялся защищать.

Однако близость со Шварцем не приносит утоления, и Юнити решает рискнуть и привлечь внимание Гитлера издалека, показать ему свою неизменную и глубочайшую преданность. Когда Юлиус Штрейхер, ответственный за нацистскую пропаганду и курирующий газету «Штюрмер», просит ее высказаться по еврейскому вопросу, она соглашается, но с условием, что издание изменит свою позицию в отношении Мосли и БСФ. Прежде газета обвиняла Мосли в мягкости по отношению к евреям, и Диана попросила Юнити сделать все, что в ее силах, чтобы склонить нацистов к сотрудничеству с БСФ. С подачи Штрейхера Юнити пишет в газету открытое письмо и заходит в своих заявлениях намного дальше, чем когда-либо прежде, и даже дальше того, во что на самом деле верит — она яростно выступает за исключение евреев из немецкого и английского общества и называет себя ненавистницей евреев.

После публикации письма Штрейхер просит ее выступить на нацистском митинге в Хессельберге, и Юнити с радостью соглашается. Мероприятие пройдет в историческом местечке на севере, где во времена язычества праздновали середину лета, и нацисты позвали на митинг местных жителей; они будут слушать речи партийных лидеров, наряженные в традиционные костюмы и повязки со свастиками на рукавах.

«Мерседес-бенц», в котором она едет на митинг, следует в середине кортежа, окно опущено, ветер развевает ее волосы. Юнити сидит между двумя женами нацистских чиновников, Магдой Геббельс и Анной фон Риббентроп, им уже доводилось весной встречаться на званых обедах у Гитлера. Толпа расступается перед впечатляющей черной процессией, подобно Красному морю в Библии, хотя Юнити знает, что в этой компании лучше не припоминать Ветхий Завет. Ее забавляет, как горожане в своих тяжелых национальных костюмах разбегаются перед кавалькадой «мерседесов». Такова власть фюрера.

С военной четкостью автомобили паркуются перед сценой, выстраиваясь в идеальную линию. Дежурные унтерфельдфебели спешат распахнуть дверцы машин, а оркестр начинает играть зажигательную «Песню Хорста Весселя», неофициальный гимн нацистов. Выходя из автомобиля, Юнити щурится от яркого солнечного света и идет вслед за высокопоставленными офицерами и их женами вверх по лестнице на помост, украшенный нацистскими знаменами. Она поднимается на сцену уверенно — неуклюжая дебютантка осталась в прошлом — и становится рядом с важными гостями лицом к толпе. Она наслаждается своей ролью в этом торжестве, она с трудом сдерживается, чтобы не улыбнуться слишком уж открыто и не показать зубы. «Даже Нэнси не посмела бы сейчас смеяться надо мной», — думает она.

Юнити наблюдает за отрядами гитлерюгенда, солдат и местных жителей; алые нацистские флаги, которые они несут, трепещут на ветру, словно маковое поле. Волнение людей нарастает в ответ на речи рейхсмаршалов Германа Геринга и Штрейхера, они стучат кулаками по трибуне, подчеркивая каждую фразу, как и их лидер. Юнити ждет своей очереди выступать, и нервы ее вибрируют. Прозвучат ли ее слова достаточно подобострастно? Передадут ли ему детали ее выступления, расскажут ли о ее энтузиазме и преданности? Когда Штрейхер жестом приглашает ее встать рядом на подиуме, аплодисменты и одобрительные возгласы придают ей куража и тревога испаряется. «Это все ради фюрера», — думает она и начинает говорить.

Юнити вскидывает руку в нацистском приветствии, на ней для пущего эффекта черные перчатки, в ответ раздается одобрительный рев. Воодушевленная, она кричит: «Хайль Гитлер!», склоняется к микрофону и произносит хорошо отрепетированную речь о своей преданности народу Германии и его борьбе, единении с Нацистской партией, которая принесет процветание. Она повторяет самые яркие пассажи из собственного письма в «Штюрмер», люди из