Сцены из нашего прошлого - Юлия Валерьевна Санникова Страница 29

во время налета, когда все укрылись в убежище, погибла Катя, сидевшая на коленях у своей матери. Осколок пробил ей грудь, удивительным образом не задев никого, кроме нее. Валентина Николаевна во время бомбежки всегда собирала детей вместе, сажала голова к голове, чтобы если что, погибнуть всем сразу, но бездушная авиационная мина человеческие рассуждения в расчет не приняла и убила одну Катю. Хватало, правда, и таких случаев, когда в бомбоубежище погибали все. Так что тут не угадаешь.

Похоронили Катю прямо на улице, недалеко от разрушенного кирпичного дома. Потом, после войны то место затоптали, и ничего не подозревающие прохожие ходят теперь по катиной могиле.

После смерти Кати Валентина Николаевна на некоторое время впала в безумие. У нее стали возникать необдуманные, иногда совершенно дикие порывы. Во время очередного налета она велела детям написать каждому свое имя на бумажке и положить бумажку в карман, а потом повела их к железнодорожному вокзалу. Она шла так скоро, что Мишатке приходилось бежать, чтобы поспеть за ней. Добравшись до станции, они увидели, что сверху прямо на них летит бомба. Нина хорошо помнила, как сначала бомба была малюсенькой, почти точкой. Медленно приближаясь к земле с оглушительным свистом, она росла и набухала, словно почка на дереве. И тут Валентина Николаевна, воздев руки к небу, принялась кричать: «Дети! Вот и наша бомба прилетела! Наконец-то, наша бомба к нам прилетела!» Здесь Нине стало по-настоящему страшно, она вдруг со всей отчетливостью осознала, что мачеха больше не хочет жить и собирается… Она не успела додумать, потому что в тот самый момент Тамара резким движением столкнула мать и остальных детей в канаву. Бомба рухнула неподалеку от них, канаву засыпало землей, но все остались живы. Когда пыль улеглась, они что есть духу бросились в железнодорожное депо, где другие люди пережидали налет. Вечером вернулись в землянку, и с тех пор Тамара нет-нет, да и бросит встревоженный взгляд на мать. Хотя подобных историй не повторялось.

В конце сентября в Сталинград вошли немцы. Нина помнила, как дети следили за ними через щели крышки убежища. По улицам ехали тяжелые черные танки, гитлеровские солдаты стояли в распахнутых люках и по-хозяйски оглядывались вокруг. Потом рыскали по дворам, штыками кололи землю, искали зарытое в землю добро. Однажды немец вырвал у Валентины Николаевны клунок с мукой, которой она неизвестно где разжилась.

В октябре, в один мрачный день с хмурым свинцовым небом и холодным ветром немцы ходили по избам и выгоняли людей на улицу. Гитлеровское командование отдало приказ: очистить город. Так Нина вместе с Валентиной Николаевной и оставшимися в живых детьми оказались на дороге. Вереницы обездоленных людей тянулись в сторону Ростова. Тети Тани с ними не было, она пропала, ушла за неделю до этого за продуктами и не вернулась, и никто не знал, жива ли она или погибла.

Мачеха нагрузила детей котомками и узелками, в которые сложила сухари, и горелую пшеницу, собранную Тамарой на элеваторе. У Тамары в руках был четырехлитровый чайник, у Ирины и Нины у каждой по школьному портфелю. Вместо книг девочки набили их куклами и лоскутами. Несмотря на войну, им хотелось играть и даже ругань Валентины Николаевны не заставила их отступиться от девчачьих «сокровищ». Едва волоча ноги, приходилось идти со скоростью самого медленного ходока – Мишатки, ночуя в развороченных фугасами домах или под кустом, слепившись в одну большую кучу, чтобы сохранить тепло и не замерзнуть, они прошли Кривую Музгу, миновали Чир и оказались в Белой Калитве, которая была уже в Ростовской области.

Там в длинных, крытых соломой птичниках, в стенах которых зияли прорехи от снарядов, ютились тысячи жителей Сталинграда. В углу одного из них был оборудован медпункт, куда мачеха носила Мишатку. У него после бесконечной дороги из Сталинграда – потом Валентина Николаевна сказала Нине, что они шли всего лишь четыре дня, а ей чудилось, никак не меньше полугода – стали опухать ноги. Ребенок почти перестал ходить, едва ступни касались земли, начинал плакать, ощущая, вероятно, сильную боль.

В Белой Калитве они пробыли до зимы, Нина не помнила точно, когда началась депортация по железной дороге. Валентина Николаевна уверяла, что это было в декабре. Черную жирную грязь замело пуховым снегом, и казалось, что земля глядит на своих обитателей немножечко добрее. Гитлеровцы загнали людей в товарные вагоны, где не было ни полок, ни отхожих мест, ни даже окон, и повезли в Днепропетровск. Два долгих дня в пути, мерный убаюкивающий стук колес, запах пота, мочи, стоны замерзающих, истошный плач детей, переходящий в свистящий хрип, в звериный визг: «ы-ы-ы-ыыыы». К вечеру первого дня налетели самолеты, наши ли, немецкие, Бог знает. В хвост поезда попал снаряд, и три последних вагона, отцепившиеся от основного состава, остались стоять, объятые пламенем, посреди заснеженной равнины.

В Днепропетровске депортированных разместили в недостроенном здании железнодорожного госпиталя, рядом с Тихвинским монастырем. Нина помнила бело-красную кирпичную стену, окружавшую крохотную, почти игрушечную обитель. Она часто бродила вдоль нее, заняться все равно особенно было нечем. А кроме этого, когда ты на ногах, не так чувствуется голод. В туман или пасмурную погоду, когда небо особенно низко висит над землей, если прислониться к стене животом и смотреть вверх, то маковки было не видать.

В днепропетровском лагере, через неделю после их прибытия туда, умер Мишатка. С утра Валентина Николаевна наклонилась к нему, чтобы разбудить и увидела посиневшее личико с полуоткрытым правым глазом, подернутым смертельной пеленой. В середине марта 1943 года померла старшая мачехина дочь – Тамара, то ли от голода, то ли от тифа, то ли от лагерной баланды.

В апреле есть стало совсем нечего, и Валентина Николаевна отправила Нину с Ириной просить милостыню. Ирина просить стеснялась и пряталась за Нину. Нина была побойчее, спрашивала, когда стучала в дом, не нужно ли чего сделать и, если хозяева отвечали утвердительно, тут же принималась за дело. Приносила, бывало, домой и хлебушек, и пшеницу, и тыкву с кабачками.

Приходилось просить и у немцев.... Нине тогда открылось, что и фашисты, как другие обычные люди, бывают разными: добрыми и злыми. Отдельные сердобольные фрицы, с грустным видом смотревшие на оборванных детей, выносили буханку хлеба, но чаще попадались те, кто смеялся над малолетними побирушками, их толкали, улюлюкали в след, стреляли под ноги – развлекались как могли.

Осенью 1943-го Красная Армия освободила Днепропетровск, и мачеха засобиралась домой, в Сталинград. На перекладных доехали до города. Долго бродили в поисках подходящего жилья, в