Преклони предо мною колена - Богумил Ржига Страница 26

— У меня к тебе дело, Марек, — говорит пан Иржи.

— К вашим услугам, пан.

— В моих владениях завелся еретик. Он говорит, что Христос был человеком.

— Как он додумался до этого? — Марека это удивляет. Он никогда не видел живого еретика.

— Мы нация умозрительная. Не оставляем в покое даже Иисуса Христа, — усмехается пан Иржи. — Но церковь не может этого понять. Она требует в вопросах веры единомыслия.

— Что я должен сделать, пан?

— Возьми с собой четырех вооруженных людей и отправьте парня в башню, — отвечает Иржи с гневной гримасой. — Мы не можем допустить, чтобы о нас говорили, что мы в своих землях терпим еретика. Достаточно того, что мы сами подобои.

— Как я узнаю этого еретика? На нем какой-нибудь знак? — спрашивает Марек. «Может быть, дьявол отметил его особым образом», — думает он про себя.

— Это обыкновенный человек, — сверкая глазами, говорит пан Иржи. — Портной из Одржепеса. Имя его — Кржижковский. Может, он и невиновен, но, по мнению церкви, вреден. Ты понял меня?

— Не совсем, — отвечает Марек.

— Со временем поймешь. Ты еще молод, — говорит пан Иржи, словно сам он уже седобородый старец.

Он вскакивает на коня и уезжает. Но и после его отъезда в воздухе висит напряжение. Юноша слышит биение своего сердца. Мозг работает усиленно. В какую игру втянут Марек? Это тоже часть борьбы, которая вот-вот начнется. И это будут не только боевые сражения, это будет борьба идей.

Они едут в Одржепес, когда уже смеркается. У низкого домика с соломенной крышей, на которой лежит слой снега, соскакивают с коней. Марек входит в дом первым. За ним протискиваются два воина. Они остаются в сенях, где расположен очаг, потому что в комнату войти уже невозможно — она ужасно маленькая. Утрамбованный земляной пол, бревенчатый потолок, стол с перекрещенными ножками, сундук, постель. Два подслеповатых окошка. Свет в комнату едва проникает, но портной работает у стола, словно над ним горит люстра.

Марек подавляет в себе удивление. По его представлениям, человек с еретическими идеями должен быть строптив душой, уродлив, морщинист и волосат. Но от стола, где было расстелено сукно, к нему обратилось молодое лицо с ржаной бородкой и высоким лбом. Портной молчит, но видно, что он не напуган. Тишину нарушает Марек:

— Как твое имя?

— Ян Кржижковский.

— Ты еретик? — недоумевает Марек. Ему кажется неправдоподобным, что такой человек может быть еретиком. Лучше бы это было неправдой.

— Я верю в бога, господин, — тихо отвечает портной.

— Я не судья тебе, — беспокойно замечает Марек.

— Я пришел к познанию, что Христос был человеком. И не могу оставить это познание только для себя. — Он должен объявить о своем открытии каждому, кого видит.

— Так, значит, это ты, — ворчит разочарованно Марек.

— Разве я грешу, когда шью куртку? — начинает портной необычный диспут.

— Нет, — отвечает беспокойно Марек.

— Грешу, когда ем?

— Нет.

— Грешу, когда думаю?

— Наверное, нет, — отвечает неуверенно Марек.

И он любит обращаться к разуму, но размышления на темы религиозные ему кажутся бессмысленными. Он поставил между собой и религией стеклянную стену. Да, он поклоняется богу, но в вероучении менять ничего не хочет, потому что это его не интересует. Ему мстит суровое религиозное воспитание в детстве — из одной крайности бросает его в другую.

— Вот видите, — улыбается портной, — я еретик только потому, что думаю? Я еретик, если прихожу к новому познанию?

— Я не судья тебе, — повторяет Марек неохотно.

— Вы пришли за мной? — спрашивает портной.

— Да, — кивает Марек. — Может быть, тебя будут судить за оскорбление бога.

— Бог может покарать сам. Ему не нужен для этого земной суд.

— Значит, за оскорбление церкви.

— Это уже нечто иное, — допускает маленький портной. — Сейчас надену жилет и иду с вами.

В это время в комнату влетает молодая женщина и с криком выдергивает у портного из рук жилет, подшитый кроличьим мехом. На женщине платье из цветного полотна, лицо ее розово. Она охраняет не Христа, она охраняет своего мужа. Она не хочет, чтобы он ушел с вооруженными людьми. Чувствует опасность. Воинам приходится ее попридержать, чтобы портной мог выйти из дому. Женщина голосит, ругается и богохульствует. Мир в эти минуты кажется ей отвратительным.

Марек в смятении. Кто на этом свете мудр? Пан Иржи? Портной Кржижковский? Его жена? Кто из них прав? Пожалуй, никто. Судя по всему, свет не такой, каким он должен быть. Как Марек выдержит все превратности?

Тюремщик Вацлав Груза, принимая молодого портного, делает одно-единственное замечание:

— Кто попал в эту башню, тому уже не до разговоров.

Марек дрожит, словно его за горло схватила смерть. А смерть и в самом деле гуляет по Подебрадам. И очень уж странная, очень уж бесшабашная смерть. Уносит она человеческие жизни мгновенно, а потом буйно несется дальше. Некоторые охотно уклонились бы от нее. Но именно против них она и имеет зуб. Она по-своему даже хорошо относится к людям. Доказывает своим жертвам, что быстрая смерть — это немалое преимущество. Но и для этого у нее не остается времени.

Сегодняшней морозной ночью она схватила пана Иеронима Ваха. К утру его тело остыло, а душа отправилась в путь, лишь одной ей ведомый, порвав все нити, связывающие ее с жизнью и с торговлей. Но из-за этого Вах не лишился уважения. После такой нелегкой и осторожной жизни он мог себе позволить внезапную смерть. Он ее заслужил. Пан Вах ухаживал за своим торговым делом, как за садом. Оно, пожалуй, будет скорбеть больше всех.

Вечером на погребальной мессе в подебрадском костеле собираются только самые близкие. Пан Иржи с пани Кунгутой, Ян Пардус из Горки и три начальника дружин из соседних замков, староста с избранными коншелами[8], несколько купцов, среди них Михал из Канька, и два священника-подобоя. Они стоят вокруг гроба, покрытого черным венецианским бархатом, на котором серебром вышита чаша. В ногах покойного стоит пани Алена. Склонилась над гробом, оградив себя от остальных стеной печали. На вдовство она обрекла себя заранее, ведь муж был вдвое старше ее, так что теперешняя ее печаль в какой-то степени сладостна. Пани Алена в черном траурном одеянии, лишь круглые зерна халцедона на четках, висящих у пояса, светлые.

Здесь царствует печаль,