Преклони предо мною колена - Богумил Ржига Страница 23

жизни. Здесь он может говорить со стенами, потолком и полом. Может обратиться и к своим близким. Так ли это? Регина! Темнота расступается, отверзается потолок, и вниз спускается лучезарное существо. Не ангел и не святая. Регина в огненном облаке. Улыбается, машет рукой и снова исчезает. Уносит с собой свет и прозрачный воздух. Отец Ян! Снова отверзается потолок, и в небесном сиянии спускается священник Ян Сук. В черной рясе, с черной бородой. Прямой, высокий, благородный. Словно провозглашает: бог нас видит! Потом раскидывает руки и возносится вверх со скорбным выражением лица, словно откуда-то из-за облаков должен наблюдать тяжкую участь человечества.

Марек рад бы увидеть и Анделу. Почему бы здесь не могла объявиться и она? Пусть увидит стены, в которых он вырос, пусть увидит мир его детства. Но Андела не приходит. Потолок остается темным, его не освещает ни один лучик света. «Почему Андела не принадлежит к этому дому?» — размышляет Марек, и ему становится невыразимо жаль чего-то. Наверное, того, что не знал ее раньше, или того, что так быстро должен был с ней разлучиться.

Он не заметил, как уснул.

Здесь следует сказать несколько слов о священнике Яне Суке.

Он был худощавым, с черной бородой, чуть-чуть с проседью. Его глаза горели внутренним огнем, но скорее темным, чем ясным. Наверное, потому, что у него был угрюмый характер. Он ничего не делал с радостью, лицо его всегда выражало печаль, вызванную беспокойством о безутешном конце человечества.

Он прошел извилистый путь от молодого гуситского священника, который не признавал малые обряды и стремился жить по Евангелию, до служителя церкви, который всегда признавал sub utraque[7], но по решению последних синодов в своей священнической практике чем дальше, тем больше приближался к католическому ритуалу. Он не только не ожесточался против сильных мира сего, хотя они, по его мнению, были ближе к антихристу, чем к Христу, но даже допускал, как и католики, веру в очищение от грехов да, пожалуй, и исповедь. Оставалось еще, чтобы вместо белого стихаря он облачился в вышитую ризу и свою жену Магдалену выгнал из дому. Тогда и католики могли бы признать его своим патером. Это была беспокойная эволюция, и священнику Яну она бередила сердце.

И события в его семье развивались трагически. Колинский пан Бедржих из Стражнице рассудил, что бревна из его плотов украли тынецкие люди, потому что были недалеко от места кражи. В ту же неделю его дружина напала на Тынец, разграбила дома, некоторые из них сожгла и увела дочь священника Регину. Позже выяснилось, что в краже замешаны кутногорские купцы.

И второй удар: пан Михал из Канька увез шестнадцатилетнего Марека к себе в Кутную Гору. Хотя Марек вырос в семье Сука и священник привык считать его своим сыном, Ян Сук должен был отдать его настоящему отцу.

Поэтому не удивительно, что священник Ян Сук в одно из воскресений не пришел в костел отслужить службу божью. И с той поры никто его не видел. Может, он утонул, но поведать об этом могла только река. Однако она молчала.

Когда пришло известие об исчезновении священника Яна, Марек вспомнил сказанную им когда-то фразу: «Я хотел бы быть божьим деревом». Почему он хотел быть деревом, когда он был священником? Марек этого не понимал. Он не знал, что посвятить жизнь религии — трудное дело. Особенно в эпоху переворотов в вероучении. Стать божьим деревом означало прославить бога. Но одновременно это означало неподвижность, пассивность, смерть. Молодость Марека вообще не допускала возможности понять, что почти каждый человек в определенные моменты испытывает стремление избавиться от своей телесности. Он открывает в себе нечто влекущее его к мятущейся неизвестности. И тогда в нем прорастают зародыши смерти.

После смерти священника Яна Марек познал только одно: человек — это нечто непостоянное, это призрак. Каждое его слово может быть словом последним, каждый человек может внезапно исчезнуть.

Утром Марек отправляется на другой конец Тынца к отцу Амброзию. В его памяти всплывает сцена, которая разыгралась три года назад, когда они расставались. Старый монах вложил ему в руку крест со святыми мощами. Возможно, этот крест носили поверх монашеской рясы.

— Возьми его себе на память, — сказал тогда отец Амброзий. — Мне он уже не будет нужен.

— Как я должен с ним обращаться? — удивленно спросил Марек.

— Носи его на шее под курткой. Когда согрешишь, дотронься до него и помолись. Господь бог отпустит тебе грех.

— Я не буду грешить, — похвастался Марек.

— Послушай, Марек, — наставлял его старый монах. — Чистая добродетель — это почти безбожие. Постарайся, чтобы ты был таким же, как все. Помни, что господь бог радуется, когда может простить.

Марек ждет встречи с отцом Амброзием. Он помнит, что отец Амброзий бывший цистерцианский монах, который бежал из монастыря двадцать пять лет тому назад, когда Ян Жижка разрушил монастырь. Тынецкие люди хорошо знали этого монаха, потому что он ездил сюда собирать для монастыря, которому принадлежал Тынец, денежные и натуральные налоги. Он вел себя по-человечески, и крестьяне отплатили ему добром. Тынецкий люд принял его к себе без всяких возражений и не настаивал на том, чтобы он носил монашескую одежду. Он ходил в грубошерстной крестьянской куртке, а на ногах — деревянные башмаки.

Отец Амброзий поднимается из-за своей конторки и сразу же узнает Марека. Глотает последнее слово псалма, который он пел в эту минуту, и радостно улыбается. Весь вид его говорит о том, что с ним ничего не может случиться. Он чтит святых и живет под их покровительством. Единственное украшение его скромного жилища — это складень, на створках которого изображен триптих со святыми Анной, Вацлавом и Иржи. Марек хорошо знает, что отец Амброзий этот складень сделал сам.

— Отец Амброзий! — восклицает Марек.

— Марек, здравствуй, — сердечно приветствует его старый монах. — Ты вспомнил меня?

— Ведь я ношу ваш крест.

— Помогает ли он тебе?

— Отец Амброзий, произошло удивительное событие, — говорит Марек серьезно. — Скажите мне, сколько таких крестов существует на свете?

— Только два. Один у моего брата Штепана, августинского монаха в Роуднице, другой был у меня, а теперь его носишь ты. Мы их получили от нашего отца при посвящении в сан. Он был ювелиром в Праге. Я ведь из семьи художников, — улыбается старый монах.

— Вы тоже художник, отец Амброзий, — отвечает Марек.

Он прав. Бывший монах известен не только как знаток теологии, но и как знаток литературы, опытный переписчик и искусный мастер цветной миниатюры.