Изгнание - Елена Бауэр Страница 23

брата Пица не удивила. Что ж, рассчитывать на его помощь не приходилось. Нужно было говорить с Ники самому. Тем более что почва была подготовлена. Той осенью расползлись слухи о разводе Даки и Эрни, которые решили расстаться, едва бабушка, королева Англии, запрещавшая подобные фортели в семье, испустила дух. Вот вам и свежий прецедент, а то морганатический брак Миш Миша был в другом веке. Если уж великий герцог Гессенский разводится, почему бы и полковнику Пистолькорсу не освободиться от тесных уз брака?

Павел с детьми часто бывал в Зимнем дворце. В конце ноября, когда закоченевшая земля укуталась в белый пуховый платок, на горе шла веселая возня с царскими дочками и младшими ребятишками кузена Константина Константиновича. Потом все вместе румяные от мороза пили в кабинете Императрицы чай, который подавали ровно в пять.

В тот день, как обычно, внесли круглый стол, на который по заведенной традиции поставили серебряную спиртовую машинку, серебряный чайник и несколько тарелок с печеньем. Государю подали горячий калач и длинную витую булку. Он пил чай из стакана в серебряном подстаканнике. Дети рассматривали фотографии в больших зеленых альбомах с золотой монограммой Государыни, потом играли на ковре с игрушками. У Мари, хоть она и была старше других девочек, замирало сердце от одной куклы в мягком футляре, которую Царевне Ольге подарил президент Франции, когда они впервые были в его стране с визитом. Кукла была с полным приданым. Там были шикарные платья, туфли, белье и шляпки. И это еще не все! Ко всему богатству прилагался отлично выполненный, совсем как настоящий набор для туалетного столика. Да любая взрослая женщина не могла бы остаться равнодушной к такому чуду, что уж говорить о девочке.

Императрица брала младшую дочь и сажала с собой в шезлонг. Аликс болтала с гостями и играла с малышкой. О делах в будуаре Александры Федоровны не говорили. Таков был установленный порядок. В ее комнатах, драпированных хлопчатобумажной тканью в цветочек и обставленных лимонного дерева мебелью, было удивительно уютно. Дети Павла, которые росли без матери, в доме, где уже чувствовалось отсутствие женской руки, ощущали на половине Государыни настоящее домашнее тепло.

Павел решил воспользоваться всеобщим умиротворением и поговорить с племянником наедине о волнующем его вопросе. Для начала он хотел просить содействия в разводе госпожи Пистолькорс. О браке решил пока не заикаться, не все сразу. Пиц позвал племянника сыграть партию в бильярд и поделился с ним, как несчастен в теперешнем положении, умоляя даровать свободу любимой.

– Поверь, мне тебя сердечно жаль, но я не могу дать разрешения на этот развод, – с прищуренным глазом, прицеливаясь кием в шар, медленно проговорил Ники.

– Но почему? Так всем было бы лучше!

– Ты так легко об этом говоришь… Развод – это грех, это позор! Это хуже, чем смерть!

– Что ж, это наш позор…

– Но и я, если дам согласие, буду в ответе…

– Ники, я возьму весь грех на себя! В полной мере.

– Да уж… – пробормотал Государь и сделал еще один меткий удар по шару. Тот прокатился по столу, задиристо щелкнул товарища, лениво привалившегося к стене, и, удирая от возмездия, нырнул в лузу.

– Теперь это сплошное мучение. Я чужой человек своему сыну, который растет в семье Пистолькорса. Ольга истерзана. Я страдаю. Ты не представляешь, каково это день за днем чувствовать себя подлецом! Да и муж ее мог бы уже устроить свою судьбу…

– Пистолькорс согласен на развод?

– Он хочет решения этого дела не меньше, чем мы. И его можно понять, в такой ситуации можно запросто сойти с ума. Уж лучше развод.

– Но ты ему что-то за это ассигнуешь?

– Да, мы уговорились о небольшой компенсации моральных издержек. Умоляю, Ники, ежели ты не хочешь мой смерти от какой-нибудь чахотки, которой я непременно заболею в таких чудовищных условиях и душевных терзаниях, в постоянном одиночестве, унынии и тоске, позволь им развестись!

Ники молчал. Император действительно любил младшего брата отца. Павел являл собой более ладную, мягкую копию дяди Сергея, со сглаженными углами характера и внешности. Более спокойный, легкий, более готовый к компромиссам и, возможно, как многие говорили, вследствие этого чуть более поверхностный, он находился посередине между шумным, веселым, иногда ленивым Владимиром и суровым, правильным, порою занудным Сергеем. Ну почему именно с ним должна была произойти эта скандальная неприятность?

– Только представь, каково это – потерять любимую жену и, уже попрощавшись со счастьем навеки, вдруг полюбить вновь! Я знаю, ты не хотел бы, чтобы я умер в одиночестве, со стоном смертельной тоски на устах, – продолжал давить на жалость Пиц.

– Ты не одинок. У тебя есть мы, дети… Но я понимаю, о чем ты. Допустим, я бы рассмотрел возможность дать этому бракоразводному делу ход, ежели б ты пообещал мне, что не станешь искать ее руки. Мне нужно твое слово.

Павел вертел в руках кий, не поднимая на Государя глаз.

– Я не могу этого обещать, – тихо проговорил он наконец. Он уже связал себя словом, данным Ольге.

– Чего же ты от меня хочешь в таком случае?

Царь пожал плечами, положил кий и вернулся в кабинет к супруге и остальным гостям.

Когда за Ники закрылась дверь, раздосадованный Павел одним движением отправил единственный оставшийся на зеленом сукне шар в лузу.

XV

Приехали Сергей с Эллой. Братья остались наедине. Избегать больного разговора более было невозможно. Старший брат заговорил первым.

– Меня страшно удручает все, что происходит теперь. Невыносимо больно, что ты мне не доверяешь и делишься своими делами с кем угодно, только не со мной.

– Это не из-за недоверия… Мы оба знаем, что ты не можешь принять мой выбор…

– Тогда зачем же ты спрашивал через Владимира?

– Потому что на старшего брата ты не обрушишь свой гнев. В конце концов, это не его вина…

– Как на это посмотреть. Не они ли всячески потакали вашей связи? – несмотря на остроту темы и боль, которой она отзывалась в его сердце, Сергей каким-то образом сохранял спокойствие. Он все же надеялся переубедить Павла. Резкостью добиться этого было бы невозможно, поэтому приходилось держать себя в руках.

– Не вини их. Я не хочу быть причиной вашего разлада. Это мое решение и только мне нести за него ответ.

– Да-да, Пиц, это все очень достойно. Но то, ради чего ты ломаешь копья, не находит в моей душе никакого сочувствия. Душа любого христианина содрогается…

– Не слишком ли ты строг ко мне? Неужели лучше было бы мучиться всю жизнь, как Алексей? Да и