1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин Страница 21

Глава 8. Казахская степь

– Вы плохо понимать ситуаций, – закидывая ногу на ногу, сказал сэр Томас и посмотрел на муллу, – ваша консерватизм не дает видеть шире проблем на сегодняшний день. Почему вы не хотеть, чтоб царский приказ оказаться у вас? Почему импосибл… невозможно его забрать?

Карабек покачал головой, медленно перебирая четки.

– Восточная мудрота? – подбирая слова, спросил сэр Томас. – Или вы от русских перенять их упрямость? Указ есть… Он лежит в грузе Асанова. Этот адъютант… помощник Кривец забрал его к господину уездный начальник. Я, – англичанин приподнялся на локтях со стула, – я знать этот документ. Наша разведка в Фергане следить за Асановым до Бухары. Я дал вам фото ротмистра и говорил, что господин Тропицкий ждет эти документс для вручения купетцу Кубрин. Я спасать вашего караванщика, наконец! А вы машете головой мне в ответ. Вы понимать значимость этого документа? Приказ русского царя о свободе казахов от вой на! Тот самый документ, который пропал в походе Кенесары! Садвакас! Вы мне обещать, что документ будет передан Халилом муллу. Why is this not the case so far? Почему?

На улице раздался глухой удар, и до сидящих в небольшой служебной комнате при мечети донеслись злобные крики извозчика:

– Окаянная улица! Каждый раз на эту яму! На телеге живого места нет! Че смотришь, татарская морда? Проходи мимо…

Садвакас, сидевший по правую руку от Карабека, задумчиво произнес:

– Возможно, я действительно плохо понимаю ситуацию, но мне кажется, хаджи прав. Казахам такие новости не нужны сейчас. Возможно, потом, через сто лет, и станут нужны, и даже очень… Я прошу простить меня, что взял на себя такие обещания.

Сэр Томас побагровел. На его белом, до этого отдававшем мертвечиной лице появились красные, как раздавленная смородина, пятна. Нос, обычно висевший рыхлой редиской, приподнялся, вздулся – казалось, англичанин собирается взорваться. Однако этого не произошло, и сэр Томас, выдохнув, спросил:

– Why? Мы проделать столько работы, для того чтоб освободить ваш народ. Этот captain Асанов убил три, – он вытянул перед собой руку и показал всем три пальца, – три человек. Они не вернутся обратно в Британию. А вы говорить, рано?

Извозчик, дочинив свою телегу на улице, радостно закричал:

– Хрен вы Кирю Наумкина сломаете! Киря Наумкин на таких дорогах мамку вашу тешить будет еще! Ай, родимая дорога, ай, вскормила ты меня для доброты! Давай, родная, хер всем покажи!

– Это он про мамку или лошади своей? – зачем-то уточняюще спросил Садвакас. – Надо запомнить!

Англичанин поправил сбившийся набок клетчатый пиджак и встал с кресла. Заходил от стены до стены быстрыми шагами, срезая каждый раз перед муллой. А тот сидел в кресле и, казалось, спал, если только во сне можно было так монотонно перебирать четки.

Мулла закрыл глаза и будто бы отрешился от этого мира. Он был далеко и от поэта, и от британского подданного сэра Томаса, и даже от самого себя, почти столетнего старика со скрюченными недугом пальцами. Лишь тяжелые веки слегка подергивались вслед очередной сброшенной через большой палец бусине. Одна за другой оранжевые бусины перекатывались сверху вниз, тихо щелкая, соприкасаясь отполированными боками…

Шарафутдин был еще совсем юн, когда Акмолинский приказ взяли в осаду сарбазы Кенесары. Обступив войском казачьи дома, забаррикадированные перевернутыми повозками и сваленными деревьями, Кенесары встал вдоль Ишима, разбив походные юрты вокруг небольшого укрепления. Молодой шакирд, бежавший из медресе в Казани после восстания против воинского призыва, умудрился попасть прямиком в самое пекло грозы, которая разбушевалась среди казахской степной знати, осознавшей коварство русского имперского капкана.

Всюду по степи ставились приказы, выраставшие в станицы и города. Линией, стройным порядком тянули казаки свои заставы и укрепления вдоль рек и тысячелетних пастбищ. Как грибы после дождя, росли все новые дома переселенцев в лаптях и зипунах, шедших со своими обозами сразу за линейными казаками. От Урала через всю степь до Джунгарских ворот и гор Алатау, от Яика до Тарбагатая, от Каспия до Степного моря выстраи вались селения крестьян и беглых батраков – новых хозяев древней Сары-Арки и Улытау.

Николай Первый, пристегнувший к своей империи огромную территорию, даровал вновь приобретенным землям и проживающим на них инородцам пожизненную свободу. Указом увековечил он данные льготы для степняков, и указ тот шагал вместе с полковником Шубиным, героем наполеоновской вой ны, и показывался лишь в тех случаях, когда местные роды и племена, сомневающиеся в намерениях русского царя, требовали доказательств.

А на тот момент они были нужны. Иначе кочевники, привыкшие к постоянным вой нам и набегам, взбунтуются, откажутся мирно соседствовать с еще не окрепшими станицами казаков. Подойдя к Черному броду, Шубин показал документ местным баям и султану. Те, зарезав жертвенного коня, указали на место возле Ишима, где казакам лучше всего разбить приказ. Восемь лет прошло с того момента, восемь лет строительства и знакомства с родами. Восемь лет мирной жизни…

Вой ска Кенесары подошли к приказу утром, на рассвете. К обеду, дважды оказавшись под оружейными залпами и потеряв с дюжину бойцов, казахи разбили лагерь в километре от Шубинского укрепления. К вечеру касымовцы, решив, что с наступлением темноты будет легче взять хилый казачий заслон, рванули в атаку. Размахивая саблями и пиками, натягивая луки, они начали бой.

Шарафутдин, поставленный есаулом Гаврилой Чирковым со стороны Ишима, держал топор на тот случай, если кто из степняков вдруг решит пролезть меж двух сбитых лодок с торчащими по краям и центру заточенными бревнами. Но со стороны Ишима никто не лез: всадники не могли развернуться вдоль узкой насыпи, отделявшей приказ от реки, и валом неслись друг за другом на центральные позиции защитников. Чирков рассудил правильно – стрелять по нападавшим, как только они достигнут двух валунов, которые создавали узкое место для конницы.

К то-то из людей Касыма прокричал «Аруах!». Затем раздались крики «Абылай!», и тамга рода Кенесары взвилась вверх. В этот момент Чирков скомандовал «Пли!», и два десятка пехотных ружей разом жахнули по вытянутой цепи всадников. Чирков махнул рукой еще раз, и следом еще, и еще… Стоявший с другой стороны атаки Шарафутдин, сжимая в руке топор, видел, как подкашиваются один за другим воины Кенесары, как срезаются на лету всадники, как грохаются на колени кони – и все превращается в огромную свалку рук, ног, лиц и конских оскаленных морд. Посреди этой бойни высоко надо всеми развевалось