Меч и перо - Асан Кенжебаевич Ахматов Страница 21

голубыми и глубокими. От старца исходили мудрость и добро. Чингиз, повинуясь неизвестной силе, повернулся и пошел домой. А когда он обернулся, чтобы сказать аксакалу слова благодарности, того уже нигде не было, он словно растворился в дымке. Пропала и его верная черная собака. После них остался лишь тонкий аромат горного эдельвейса. Запах необыкновенного цветка, приносящего удачу… После этого случая Айтматов никогда больше не встречал загадочного старика. Таким образом, неизвестный мудрец уберёг его от неправедного поступка. Спустя много лет, на пороге двадцать первого века, Айтматов думал, что старик оказался удивительно прозорлив. Писатель нашёл не сто коров, а намного больше. Однажды он скажет, что его книги, наверное, и есть эти сто коров.

Своими творениями Айтматов покорил сердца миллионов людей. Одного только он до сих пор не мог понять – куда же тогда подевались старик и его чёрная собака. У кыргызов в таких случаях есть только одно объяснение. Они говорят: «Аян кирди», что-то вроде «Добрый вестник».

У писателя было ещё одно воспоминание из далёкого детства, которому он так и не смог дать разумное объяснение. Это случилась во время войны с фашистскими захватчиками. Тогда настали трудные времена не только для его семьи, но и для народа, который всё отдавал для фронта и победы. В те годы они жили уже в селе Жийде. Случилась так, что ему с матерью пришлось поехать на телеге к родным в село Шекер, чтобы взять там, у них немного зерна и муки. Добираться надо было километров сорок, а то и больше – только в один конец. Не успели они выехать из села, как запряжённая лошадь стала беспокойно фыркать. Стало ясно, что она чего-то или кого-то боится. Оказалась, что животное почуяло волка… И действительно, спустя некоторое время прямо перед ними возник хищник. Его появление сильно напугало Нагиму и Чингиза. Ведь в те лихие времена нападение волков на людей было совсем не редкостью. Да и что могли сделать хрупкая женщина и юный Чингиз, если за ними погонится стая? Но волк был один, и он появлялся то справа от них, то слева. Потом исчезал и, спустя некоторое время, вновь появлялся впереди. Так он сопровождал их всю оставшуюся дорогу. Почему волк выступил для них в роли провожатого, для Айтматова осталось загадкой навсегда, как и исчезновение старца. Иногда он думал, что, быть может, душа расстрелянного отца переселилась в того волка, и он сопровождал их в пути, давая знак, что рядом и будет охранять семью. Писателю иногда казалось, что он и сам в прошлой жизни был волком. Ведь ему нередко снился один и тот же сон, будто он – гордый волк, и без устали бежит по нескончаемым горным грядам Таласа. Возможно, после того, как он покинет этот бренный мир, он снова станет волком, и они когда-нибудь встретятся с отцом на лоне матери-природы.

Писатель опять попытался представить последние часы своего отца.

Он мысленно перенёсся в прошлое…

***

Говорят, что когда человек рождается, его жизненный путь предопределен свыше. Так, мол, на роду написано. Чему быть, того не миновать. Получается, что как будто бы есть заранее прописанная кем-то определенная последовательность, по которой протекают все события жизни, и их никому не изменить. Некоторые же утверждают обратное – на все перипетии судьбы человек влияет сам и только сам, а то, что всё прописано свыше, – неправда. Но как бы то ни было, Торокулу сейчас было всё равно. После этапа его поместили в одну из камер городского НКВД. Режущий ухо лязг металлической двери гулко отдавался в висках. Он остался один на один с самим собой. Вокруг были холодные бетонные стены, и все его существо не хотело принимать эту страшную реальность. Торокулу хотелась думать, что происшедшее – стечение непредвиденных обстоятельств, вылившееся в дикую случайность, скоро всё закончится, и чудовищная ошибка будет исправлена. Виной случившемуся скорей всего была анонимка недругов. И скоро здесь, в НКВД города Фрунзе, после положенных очных ставок, всё прояснится, встанет на свои места, и его освободят. Ведь не могли же его соратники по строительству светлого будущего признаться в преступлениях, которые никогда не совершали! Ведь не могло же случиться так, что тридцать пять лет назад, при рождении ему было предначертано пройти нечеловеческие испытания тела и души! Наверное, не было в его жизненном сценарии и того, что его обвинят в самом чудовищном деянии, которое есть на земле, – в измене своему народу. Ещё говорят, злой рок… Но в любом случае, с тех пор, как его арестовали, кто-то бесстыдным образом навешивал на него ярлык врага народа.

Что легче выдержать человеку – физическую или душевную боль? Об этом Торокулу задумываться до сих пор не приходилось. По отдельности их можно вынести. Но когда ты испытываешь их вместе, это невыносимо.

Арестантам ломали пальцы на руках, защемляя их дверями. При этом палачи цинично оставляли целыми большой и указательный палец, чтобы допрашиваемый мог расписаться под «своими» признательными показаниями в делах, заранее сфабрикованных следователями грозного НКВД. Порой дознания работников НКВД мало чем отличались от пыток святой инквизиции. Сознание человека доводилось до такого состояния, когда допрашиваемый от нечеловеческой боли был готов подписать любую бумагу, только чтобы мучения прекратились. «Во имя чего всё это, ради каких идеалов жизнь человека стала цениться меньше пятака?» – думал Торокул в момент, когда его в очередной раз вели на допрос…

Уже полчаса капитан НКВД не переставал тупо избивать арестанта Айтматова. Яркий свет лампы, которая свисала на длинном шнуре с темного потолка, бил прямо в лицо допрашиваемому. Правый глаз его заплыл и уже не открывался. Губа распухла и была порвана, сочилась кровь. Страшно болела голова. Тела своего Торокул почти не чувствовал. Невысокого роста брюзгливый следователь с неприятным писклявым голосом смотрел на него сверху вниз маленькими злобными глазками и что-то говорил. Вокруг всё плыло… Следователь после очередной серии ударов вдруг понял, что Торокул перестал воспринимать его речь. Такое состояние людей ему было хорошо знакомо. Ещё чуть-чуть – и арестованный признается, что сам чёрт является его близким родственником. Следователь с ухмылкой посмотрел на дежурившего рядом верзилу, который в этот момент был больше похож на мясника, и сказал:

– У меня признается любой, и не таких ломали. Ну, собака, признаешься, что ты английский шпион, враг народа?

Эти страшные слова терзали Торокула каждым своим звуком. Пересиливая боль, он прямо посмотрел на своего мучителя.

– Я не враг народа, – тихо прошептал он, едва