Ночная ведьма - Шарлин Малаваль Страница 19

— Из трех стрекоз ты самая красивая.

— Каких трех стрекоз? — удивилась Аня.

— Вас так называют, тебя и двух твоих подружек, Софью и Оксану. Вы всегда держитесь стайкой, у нас только и разговоров что про вашу смелость. Все мои приятели втрескались в Оксану, а по мне, ты самая хорошенькая, — добавил Антон.

— У меня есть друг, друг детства, — еле слышно проговорила Аня, будто в ­чем-то оправдываясь. — Мы вместе выросли.

Всякий раз, думая о Далисе, Аня словно видела его перед собой, такого большого, с нежной улыбкой.

«Тебе было страшно, Аннушка?» — шептал Далис ей на ухо, когда она прибегала к нему запыхавшись, едва не падая с ног. Теперь всякий раз, когда сердце начинало неудержимо колотиться, она слышала этот голос, и вспыхивал лучик надежды.

Ей было уже шестнадцать, но все так же липкий страх накрывал ее, когда она сломя голову мчалась через лес к дому Далиса, спотыкаясь, падая и растягиваясь во весь рост в рыхлом снегу.

«Почему мне так страшно, Далис?» — сердито спрашивала она друга, с волнением ощущая в нем ту силу, которая всегда будет ее защитой.

Но у Антона не было желания говорить о самолетах, фронте, вой­не и друзьях детства. Он хотел обо всем забыть, будто нет никакого завтра. У военных не было времени на долгие ухаживания.

Тебе было страшно, Аннушка?

Аня решила навсегда прогнать из памяти любимый голос. Она знала, что ей обязательно будет страшно и очень долго никто не задаст ей тот самый вопрос, не успокоит ее в ужасе бьющееся сердце.

Этот вечер с Антоном на миг связал их судьбы. Он промелькнет вспышкой и не вой­дет в долгую ткань времени. Возможно, они больше никогда не увидятся, и Аня забылась в объятиях молодого человека, закрыв глаза и оживив в памяти прикосновение кожи и запах Далиса, когда они довоенным летним днем сплелись на недавно сжатом поле.

Глава 18

Цимлянский заказник,

сентябрь 2018 года

Василий достал из багажника рюкзаки и надел треккинговые ботинки. Накрыл машину камуфляжным чехлом, набросал сверху веток и сухой листвы.

— Поторапливайся! Нам предстоит не меньше трех часов ходу, а там поставим палатку.

Василий углубился в сырой лес, Павел поспешил следом. Он шел за дядей по узкой тропе, петлявшей в густом молодняке, над которым там и сям высились синеватые ели. Василий то и дело погружался в пожелтевшие планы и карты, тронутые плесенью, на минуту забывая о досаде на своего племянника, судя по всему совершенно бесчувственного. Время от времени Василий доставал из кармана куртки записную книжку, ручку, карту и компас. Записывал координаты, торопливо царапал ­что-то еще, штриховал на карте одни зоны, обводил другие… Павел опасливо выглядывал из-за дядиного плеча и видел лишь бескрайние гектары леса или лунный пейзаж хилой растительности, задушенной болотом. Никакого жилья не было и в помине.

Черт, что я здесь забыл? По-любому надо отсюда валить.

— Мы находимся в Цимлянском заказнике, вход в него строго запрещен, — неожиданно объявил Василий, будто прочитав мысли племянника.

Павел вдруг заинтересовался происходящим, в голове у него зароились вопросы. Кто он, Василий? Искатель золота? Алмазов? Или браконьер? Эти предположения его позабавили и даже очаровали. Дядя предстал перед ним в новом свете. Мать никогда не упоминала о каких бы то ни было дядиных необычных увлечениях. Может, она ничего не знала.

В густом лесу стояла глухая тишина. Порой тяжелое дыхание Василия или хруст ветки под ногой вспугивали птиц, и те вспархивали, шумно хлопая крыльями.

Путники остановились согреться глотком дымящегося черного чая, и Василий показал, где они находятся. Дядя развернул карту и ткнул своим огромным пальцем в большое водохранилище, похожее на лежащую на боку собаку с тощей лапой. Они обогнули морду этой собаки с юга — и там пересекли границу заказника. Затем шли по берегу, вдоль собачьих уха и шеи.

— Мы находимся здесь. Это место я хочу исследовать. Но в точной локации не совсем уверен, потому что лес наступает на болото. До 1949 года водохранилища здесь не было. Вилась только лента реки. Потом участки суши оказались под водой, а бывшее болото и речное русло превратились в гектары леса.

Павел кивнул и опять удержался от вопроса: что же дядя тут разыскивает? Он знал, что Василий толком не ответит, а будет отпускать обрывочные замечания, когда ему заблагорассудится.

После трех дней пути и двух ночевок в палатке Павел включил телефон посмотреть, не появилась ли связь. Посыпалась масса сообщений: эсэмэски Игоря, который материл Павла за то, что тот не появился на Сашиных похоронах; другие приятели пытались разобраться, что происходит: «Где ты, черт подери? Все решили, что ты зассал! Ну нет же, ты не мог?» А еще прилетело от подписчиков, которые ухитрились узнать его номер: «Прикинь, сколько можно наварить, а? Я готов заменить Сашу…» Больше всего сообщений было от Владимира, который уже рвал и метал: «В твоих интересах вернуть мне деньги. Или испорчу тебе фасад».

Ирина его сообщения даже не прочла.

Неудивительно.

Наверняка она считала его трусом. Павел выключил телефон и поклялся больше не включать его без особой нужды.

Смеркалось, надо было снова ставить палатку, давиться рыбными консервами с куском хлеба, потом улечься чуть ли не на голой земле на несколько часов тревожного сна — и снова в путь. Вечером комары и гигантские слепни, которых в это время года было еще полно, бросались на них и грызли с дикой жадностью, не иначе как впервые дорвались до человеческой крови. Эта пытка заканчивалась только с восходом солнца, и надо было снова идти вперед. Ранним утром оба мерзли, стучали зубами от холода, кожа зудела от укусов насекомых. Шли дни, Василий хмурился и часто уходил от лагеря — побыть в одиночестве. В эти минуты дядя выпускал пар, ударяя кулаком по толстому еловому стволу. Павлу была знакома эта слепая ярость, это презрение к себе — быть никем и ничем, — которого он всегда боялся.

Глава 19

Авиабаза в Энгельсе,

май 1942 года

Внезапно прозвучал властный голос, требуя тишины. Музыка смолкла. На возвышении стояли Марина Раскова и Семенов, они начали выкликать фамилии девушек согласно их распределению по полкам. Тотчас установилась тишина, не то что при обращении Голюка.

— Оксана Константинова, пилот истребительного полка. Вера Петрова, пилот истребительного полка…

Две девушки с любопытством обменялись взглядами. Они поначалу недолюбливали друг друга, теперь же им суждено вместе сражаться. Оксана ни минуты не сомневалась в своем назначении в 586-й полк. О ее подвигах во время экзаменационных полетов знали не только в Энгельсе, но и в Саратове. В рекордно короткое время ей удалось взять самолет инструктора на прицел, он и глазом не успел моргнуть. Все девушки, собравшиеся у радиоприемника, слышали, как Оксана подражает звукам автоматной очереди, потом вопит от радости, бросая самолет в мертвую петлю. Все, задрав головы, восторженно аплодировали этой фигуре пилотажа, ставшей с того дня для Оксаны визитной карточкой.

— Ха! Не будет тебе, фриц, тефтелей в молочном соусе, — сунув шлем под мышку, озорно крикнула она своему сопернику, когда они встретились уже на земле.

Все расхохотались, даже Раскова, которая на миг забыла о своем офицерском звании. Девушки боялись увидеть реакцию Петрова, их раздражительного инструктора. Но тот лучился улыбкой. Он горячо пожал Оксане руку, с облегчением признавая, что «его женщины» хорошо подготовлены.

— Софья Леева, пилот истребительного полка. Галина Душенко, пилот истребительного полка.

Софья и Галина, самые улыбчивые девушки, всегда озарявшие общество хорошим настроением, обнялись. Многие завидовали им в этот миг, особенно Аня, которая до последней минуты надеялась попасть в 586-й истребительный. Но ее имя так и не прозвучало. А ведь во время испытаний она