Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени - Юрген Остерхаммель Страница 19

аналитической мельницы противников позитивистов и критиков системы, таких как Карл Маркс. Статистика заняла важное место и в общественной жизни США, вероятно даже более значительное, чем в Англии или во Франции. Только благодаря статистическому взгляду стала мыслимой интеграция огромного пространства. Цифры убедительнее всего демонстрировали необозримые, беспримерные масштабы Соединенных Штатов. По схожим причинам значительную роль сыграла статистика в процессе объединения Италии. Она предвосхитила будущую картину объединенной нации и нашла применение в качестве эксклюзивного знания новых элит государства. Вскоре после достижения политического единства умножилось число статистических исследований, поскольку даже либеральные силы были заинтересованы в том, чтобы подвергнуть учету и население, и ресурсы страны. Эта информация позволяла контролировать деятельность нижестоящих инстанций с высоты центрального государственного аппарата. Италия была творением статистики[111].

XIX век стал столетием подсчетов и измерений. Идея Просвещения о том, что можно полностью описать и организовать в таксономическом порядке весь мир, только в эту эпоху возросла до веры в способность обнаруживать истину с помощью чисел, статистически обработанных данных или даже так называемой «социальной математики», о которой шла речь у маркиза де Кондорсе – светлой, но поздней звезды Просвещения. В XIX веке общества впервые измерили сами себя и создали архивы на основе данных измерений. Многое при этом наводит на мысль, что они порой заходили слишком далеко. В некоторых странах было создано больше статистического знания, чем могло быть когда-либо использовано для научных или административных нужд. Статистика стала тем, чем она является сегодня: манерой речи политической риторики. В руках государственной бюрократии созданные статистиками категории приобрели вещественный характер. Возникшие по технической необходимости социальной статистики такие категории, как класс, слой, каста, этническая группа, приобрели характер формирующей реальность силы как для администрации, так и для самовосприятия. Статистика была двуликой: с одной стороны, она представляла собой инструмент для описания и для социологического просвещения, с другой стороны, она работала как большая машина по производству стереотипов и навешиванию ярлыков. В обоих случаях она превратилась в XIX веке в центральный элемент общественного воображаемого (imaginaire) во всем мире. Нигде вторая сторона социологии не проявилась так четко, как в колониальном пространстве. Там, где понять социальные условия было тяжелее, чем в привычной среде метрополии, многие поддавались соблазну мнимой объективности цифр и точности социологии. Зачастую того, кто пытался с помощью цифр зафиксировать мобильное население, ждала неудача, обусловленная неочевидными поначалу практическими сложностями этого предприятия.

5. Новости

Пресса и ее свобода

Распространение прессы в XIX веке имело глобальный характер, в значительной степени превышавший универсальность реалистического романа, статистики и эмпирических описаний обществ. Газеты и журналы, выходившие еженедельно и ежедневно, открывали коммуникативные пространства любого масштаба – от местной газеты до знаменитой лондонской «Таймс», публиковавшей к концу века новости со всего мира и имевшей своих читателей на всех континентах. Как только прессе удавалось где-то укорениться, там изменялись и условия политической коммуникации. Во всех странах мира важным импульсом для политических изменений стало служить требование свободы прессы, то есть прочно гарантированной возможности публичного высказывания мнений без опасений преследования со стороны властей. Таким образом, пресса в принципе впервые создала нечто, что можно назвать публичным пространством. В этом пространстве гражданин «судил» о различных вопросах и пользовался правом на информацию. Отцы-основатели США выработали в свое время идею, что только хорошо осведомленный член общества в состоянии взять на себя гражданскую (civic) ответственность. После того как массовая пресса распространилась в США и некоторых других странах мира, оптимизм этой установки многим стал казаться ошибочным[112]. Пространство, открытое прессой, подразумевало еще одно измерение, а именно общественную саморефлексию. Границы между разными жанрами печатной продукции были нечеткими. В первые десятилетия XIX века ведущую роль в Европе играли так называемые памфлеты – небольшие по объему произведения, выходившие отдельными изданиями. Такие публикации скорее могли избежать цензурной проверки, чем книги или газеты. Неразграниченность жанров печатной продукции выражалась, в частности, и в том, что многие романы, например большинство произведений Чарльза Диккенса, были впервые опубликованы в журналах в виде историй с продолжением.

Отличительными чертами газеты были, во-первых, ее регулярный выход в свет; во-вторых, то, что газета являлась результатом творчества коллектива («редакции»); в-третьих, то, что она делилась на ряд постоянных рубрик и тематических разделов; в-четвертых, то, что спектр представленных в газете новостей выходил за рамки регионального и социального горизонта опыта читателей; в-пятых, то, что актуальность опубликованных новостей на протяжении XIX века постепенно увеличивалась: если в Германии 1856 года только 11 процентов новостей касались событий текущих или прошедших суток, то в 1906 году их число возросло до 95 процентов[113]. В-шестых, новые технические возможности привели к внедрению индустриального производства печатной продукции, что после появления массовой прессы требовало немалых инвестиций. И наконец, в-седьмых, условия рынка печатной продукции менялись почти ежедневно и существование газеты зависело от того, захочет ли потребитель ее сегодня купить, если только он не являлся ее постоянным подписчиком. Газеты создали читателя как политически сознательного и имеющего свою позицию субъекта и одновременно пытались мобилизовать его в собственных интересах. Период с середины XIX века вплоть до конца 1920‑х годов можно обозначить как эпоху неоспоримого господства прессы: потом аудитория у радио в Северной Америке и Европе стала больше, чем у газет. Поскольку концентрация капитала в этой отрасли была в то время еще не так высока, как четверть века спустя, применительно к США можно утверждать, что в первые годы XX века количество и разнообразие печатной новостной продукции было большим, чем когда-либо до или после этого. В конце XIX столетия газетные магнаты стали самостоятельной политической властью в ряде стран, в частности в США, Великобритании и Австралии.

Золотой век прессы начался только после того, как появилась свобода печати. В странах, где цензура не ослабила своей хватки даже в эпоху усовершенствования технологии производства печатной продукции, журнальные форматы неполитического содержания, например журналы «для всей семьи», такие как «Садовая беседка» (Die Gartenlaube) – ранний представитель иллюстрированной прессы, выходивший в Германии с 1853 года, – имели более выгодные позиции, чем газеты. В государствах Германского союза такая ситуация на рынке печатной продукции стала следствием крайне репрессивного законодательства о печати, введенного Карлсбадскими указами 1819 года. Цензурные учреждения контролировали ежедневную работу издателей и журналистов долгое время – несмотря на то, что действительная реализация всех требований буквы закона была для них непосильной задачей в силу их неповоротливости. После революции 1848 года действие Карлсбадских указов было прекращено. Главной была отмена предварительной цензуры. Контроль на этой стадии более не представлял необходимости, поскольку в распоряжении государственного аппарата находилось теперь большое количество других