Ледяная река - Ариэль Лохен Страница 14

в ее словах. Видит Бог, это было просто ужасно. Девять дней у нее так все болело, что она едва была в состоянии заботиться о своих детях. Она не могла мыться, еле могла есть. В таком состоянии я и нашла ее девятнадцатого августа, когда приехала к ней домой. Но поскольку мы ждали, пока вернется Айзек, ее внешние травмы за эти недели успели исцелиться, а в окружающих поселилось сомнение.

Если б я могла сейчас все сделать по-другому, я бы отвезла Ребекку на телеге в мировой суд в Вассалборо в тот же день, как нашла ее. Из-за своего бездействия я чувствую на себе часть вины за то, как все пошло. И теперь, боюсь, с ранами у Ребекки в душе уже ничего не поделаешь.

А теперь ситуация для моей подруги стала еще хуже. Учитывая то, что я узнала утром, подозреваю, Ребекка уже в августе боялась беременности.

Суббота, 22 августа. – Ясно. Была у мистрис Фостер. Она чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно. Там индейцы.

Вторник, 25 августа. – Ясно. Поехала к мистрис Фостер…

На той неделе я ездила к Ребекке три раза. Я перевязывала ее раны, готовила ей еду и заботилась о ее детях. И все это время я пыталась придумать, что делать по поводу нападения. Айзек был в Бостоне, пытался добиться, чтобы глава его конгрегации принял меры относительно его увольнения с должности пастора в Хэллоуэлле из-за некоторых теологических разногласий.

Салли Пирс, как оказалось, не могла свидетельствовать в пользу Ребекки. В августе она была в Форт-Вестерне, ухаживала за своей старшей сестрой и новорожденной племянницей. Без мужа и без служанки Ребекка осталась одна и была уязвима. Легкая добыча. Но почему? Вот чего я никак не могла понять. Почему Норт и Бёрджес совершили такое чудовищно жестокое преступление? Они же не могли быть уверены в том, что она ничего не расскажет. Или что им это сойдет с рук.

Я перелистываю дневник до 30 сентября, когда Айзек вызвал меня в дом пастора и долго встревоженно расспрашивал о том, что случилось с его женой. А потом, чуть позже в тот же день, был еще разговор с Нортом, в котором он потребовал от меня отчета о каждом моем разговоре с Айзеком и Ребеккой с августа. Я, конечно, отказалась. Это не его дело, и я не была обязана ничего ему рассказывать. Но теперь Джошуа Бёрджес мертв, и хотя Ребекке от этой новости, кажется, стало легче, к правосудию это никакого отношения не имеет. Я невольно думаю об Айзеке, о том, как он сидит у себя в кабинете и пишет письма. Может, он и месть затеял, а не только попытку добиться справедливости в профессиональной сфере? И можно ли ожидать иного от человека, чья жена подверглась столь ужасному насилию?

Я откладываю перо. Убираю дневник. Нет смысла бесконечно переживать это. Пора поговорить с мужем.

* * *

Летом тропа к лесопилке широкая и нахоженная – Балларды ходят по ней туда-сюда уже много лет. Но зимой это всего лишь узкая канава, зажатая снежными берегами, протоптанная ботинками на толстой подошве. Тропа идет через пастбище в лес, потом к ручью. По берегам сосны и сумах, а кое-где лужайки болотной мяты. Ее темные листья давно засохли и опали – жаль, потому что мои запасы почти закончились после того, как я принимала последнюю девочку Прескоттов. Отвар болотной мяты помогает успокаивать возбужденные нервы, а при родах у Прескоттов это очень полезно. Все до единой любительницы покричать. Две из трех девочек будут рожать весной, и я заранее в ужасе. Они у матери научились закатывать истерики.

В лесах сегодня тихо; я скучаю по мелодичному позвякиванию водяного колеса возле лесопилки. Колесо застряло во льду и не сдвинется до ледохода, так что работа Эфраима стала сложнее. Колесо приводит в движение длинные пилы, а без него Эфраиму и нашим сыновьям придется распиливать каждое бревно вручную. К тому же, поскольку река замерзла, мужу с мальчиками придется доставлять доски по суше, что долго и утомительно, и они каждый раз возвращаются измотанными и не в духе.

Вот уж повезло.

Я провожу пальцем по ярко-красной грозди ягод сумаха и вспоминаю, что не зря люблю эту тропу зимой. Зеленые ветки сосен и яркие ягоды потрясающе смотрятся на фоне снега – они наконец-то дождались возможности продемонстрировать свою красоту, заслужив ее тем, что пережили все остальные растения и деревья. Надо будет не забыть попозже сходить набрать ягод сумаха. Когда они спелые, из них выходит отличная приправа к мясу и овощам, вкус у нее слегка похож на лимонный. Думаю, Долли не прочь будет добавить немного к сегодняшнему жаркому. Но все ягоды я брать не буду – зимой их едят кролики и лисы.

Я замираю посреди тропы. Лиса! Надо не забыть рассказать Эфраиму о нашей странной гостье. Неужели это было всего несколько часов назад? Мне кажется, что с тех пор, как я вернулась домой, прошло очень много времени.

Вот что значит стареть, думаю я. Дни долгие, а годы короткие.

Но странная встреча с лисой до сих пор кажется мне каким-то знамением, присутствие ее чувствуется в воздухе, будто туман, который не рассеивается с полуденным солнцем. Эфраим не будет надо мной смеяться и не станет тревожиться. Просто, по своему обыкновению, кивнет и обдумает то, что я ему рассказала. Если дать ему достаточно времени, он, возможно, даже найдет ответ. У некоторых мужчин мысль летит прямо, как стрела, сорвавшаяся с тетивы. Они сразу пускают в ход логику, хватаются за простой вывод, их разуму не свойственно прихотливое течение. Но только не Эфраим. У него в голове сплошь реки и ручьи, и с таким способом думать мысль может завести куда угодно.

Он найдет ответ. Всегда находит.

Наша лесопилка стоит на самом берегу ручья Милл-Брук, на каменном фундаменте, именно там, где течение сильнее всего. Она большая – даже больше нашего сарая. На первом этаже полно места для хранения и сушки заготовленной древесины, плюс дополнительное рабочее пространство для Эфраима. Верхний этаж галереей тянется вдоль всей лесопилки, нависая над основным помещением. Оттуда все хорошо видно, и Эфраим сделал удобную лестницу наверх – она очень кстати, когда у нас собираются гости. Не заставлять же дам в длинных юбках карабкаться по приставной лестнице – трудно представить что-то более неловкое.

Несколько лет назад Эфраим пристроил к зданию широкую прочную платформу, нависающую над водой. Больше не приходится таскать доски вниз к ручью и стоять по колено в грязи, увязывая их в плот. Теперь он прямо с причала сталкивает их в воду. Они падают с ужасным плеском, но быстро выравниваются и начинают свой путь к реке Кеннебек, а потом в Хэллоуэлл, Фармингдейл и дальше на юг, через Бат на верфи в Бостоне и потом Бог знает куда. Мне нравится думать, что по Атлантике плавают корабли, сделанные из досок, распиленных моим мужем и сыновьями. Нравится думать, что мы что-то дали миру.

С другой стороны лесопилки, в укромном углу, находится большая деревянная выгородка; она прикреплена к наружной стене, но зайти туда можно только изнутри. Эфраим построил ее для Перси, сапсана, которого нашел птенцом пять лет назад. Я уже слышу, как Перси требует еды.

Я захожу внутрь, муж поднимает голову и улыбается.

– Здравствуй, милая.

Тремя широкими шагами он подходит ко мне и целует в ямочку между бровями. В молодости у него были черные волосы и глаза цвета летнего неба. Прямой валлийский нос и квадратный