Дочери служанки - Сонсолес Онега Страница 13

– Ты снова доказала, что ты лучшая мама на свете.

Несмотря на слабость, она попыталась сесть, обложившись подушками. Она была настолько слаба, что слова дрожали на губах.

– Девочка не хотела со мной оставаться.

– Да нет же, любовь моя. Не в этом дело…

– Нет, в этом, девочка хотела уйти с Мариньей… – сказала она с горечью.

– Откуда ты это взяла?

– Не знаю, Густаво. Я не понимаю, что со мной…

– Что-то произошло?

– Ничего не произошло, но девочка… – снова сказала донья Инес. – Она хотела уйти с ней…

– Не говори глупостей.

– Это не глупости, Густаво.

– Сейчас она уже с тобой! Это главное.

– Только мать может это знать: девочка не хотела оставаться со мной.

Дон Густаво не стал возражать, чтобы у нее опять не поднялась температура, и погладил жену по голове: волосы были слипшимися после двух суток, проведенных в постели.

– Ты чудесная, – пробормотал он.

– Больше всего у меня болит вот здесь! – Она указала на сердце, где покоилась головка Каталины.

– Главное, что ты такая замечательная, любовь моя, – повторил он, пытаясь увести ее от грустных мыслей.

– А ты обратил внимание на то, что наконец в этой семье родилась девочка? Ее послала нам твоя мать.

Дон Густаво всмотрелся в лицо своей дочери. От одного упоминания о донье Марте все у него внутри переворачивалось и в желудке начинали бушевать какие-то злобные твари.

– Не вспоминай ее.

– Но почему я не должна этого делать, любовь моя?

– Потому что она умерла.

Каталина плакала не переставая.

– Инес, я должен идти на фабрику. Сегодня постараюсь вернуться до темноты. Отдыхай. Я позвоню в Сан-Ласаро, и во всех поместьях узнают, что на свет родилась первая девочка по фамилии Вальдес.

Донью Инес даже в самой малой степени не волновало, сколько народу узнают о благополучных родах. Когда-то она была здесь счастлива, но уже через год после того, как супруги покинули Кубу, несчастья в ее семье пошли одно за другим. Ее родители умерли, сестры эмигрировали. Ничто больше не связывало ее с той землей.

– Можешь не торопиться. Мы будем ждать тебя здесь, – сказала она ему.

Он поцеловал ее в щеку, и донья Инес снова повторила.

– Эту девочку послала твоя мать, любовь моя, – прошептала она.

Дон Густаво перевел дух, закрыв двери в спальню, где его жена укачивала малышку на руках.

– Я всегда буду любить тебя, – сказала она ей, раскрывая пеленки и прилаживая ребенка для кормления.

Каталина с трудом открыла рот, чтобы присосаться к переполненной груди. Донья Инес так никогда и не узнала, как и до каких пор ей придется защищаться от этой девочки, которую она не рожала и которую ей так трудно будет любить до самой своей смерти.

Глава 6

История человека – это история его любви. Густаво Вальдес привез свой опыт с Кубы. Но он не учел, что в любовных хитросплетениях сгорают двое: мужчина и женщина.

В то утро, когда дон Густаво вышел из замка, предварительно убедившись, что Рената не рыщет поблизости, он решил не ходить на фабрику. Он решил проверить, как набираются сил посаженные им дубы и каштаны. Это был лес четыре километра в длину и три в ширину, на границе которого произошел случай с Одноглазым. До тех пор ни у кого не получалось получить хоть какую-то пользу от подобной почвы и за такое короткое время; у нее менялись соседи, ее продавали иностранцам. То был его шедевр, полный жизни. Здесь не было магии моря, но эта земля жила по своим правилам. Не было слышно неумолчного гула прибоя, зато ее безмолвие говорило о многом.

Он шел быстрым шагом, держа в руке нераскрытый зонт и отмечая им каждый шаг. Все эти дни ему было не по себе, и он не знал, болезнь это или просто последствия страха, который ему внушала Рената. Словно прилив в Пунта до Бико, когда волна выбрасывает на берег тела потерпевших кораблекрушение, донья Марта вернула память о себе, когда его жена про нее вспомнила. Эта девочка заразит собой его семью, будто тифом или чумой.

Он шел среди деревьев, смотрел, как рабочие подрезают ветви и шлифуют стволы, и чувствовал, как удача приносит ему облегчение. На ходу он делал замечания властным тоном, принесенным ветрами феодального прошлого. Он пожелал им хорошего рабочего дня и неторопливым шагом отправился на фабрику, стараясь привести в порядок мысли, которые извивались, словно змеи, постепенно принимая облик Ренаты.

«Господь знает, что это был всего-навсего каприз».

Дрожь сотрясла его с головы до ног.

«Только каприз?»

«Только каприз», – ответил он себе.

Видение обнаженных ног – свежий ветер не развеял его. Фигура женщины, заставившей его сдаться и попытаться понять почему.

«Почему?» – спросил он себя.

Он не знал, чем это объяснить. Впервые в жизни, на краю пропасти, дон Густаво понял предательские измены своего отца.

«По той же причине, по какой грешил мой отец, согрешил и я. Вот почему я это сделал», – сказал он себе, как будто подобное объяснение освобождало от всякой вины.

«Но почему мой отец делал это?»

«Ай-ай, потому что плоть слаба, а воля хрупка. Потому что ничто человеческое нам не чуждо. Потому что человек не святой».

И хотя он не успел задать отцу этот вопрос – слишком скоро того настиг инфаркт, – он все равно не стал бы спрашивать. Есть вещи, про которые отцам вопросов не задают.

Возможно, ответ крылся в его слабой воле, в неспособности сдерживать свои инстинкты – качестве, им унаследованном. Женщины сами провоцировали пробуждение желания.

Если Мария Виктория ходила через заросли сахарного тростника, покачивая бедрами, то взгляд Ренаты, словно у черной кошки, притягивал, как магнит: ее глаза были желтыми на солнце и зеленоватыми по ночам, губы полные, а грудь выпирала из-под одежды. Она имела привычку появляться и исчезать, будто знала, когда сеньор отпускал охрану. От нее пахло желанием, этим наущением дьявола, что ведет в пропасть греха.

И он согрешил.

Он пошел на это однажды ночью, полной весенних ароматов. Если он так никогда и не смог отделаться от этого воспоминания, то потому, что некоторым из них не суждено забыться.

Неуправляемые страсти, благодаря которым вертится мир мужчин, и они подталкивают на ошибки, за которые мужчины потом расплачиваются всю жизнь.

Он проник в нее с яростью, забыв о своем браке, и страсть, обесцвеченная годами семейной постели, вернулась к нему. Он смаковал опасность каждого поцелуя, каждого толчка, каждого стона, который он