Тоже Эйнштейн - Мари Бенедикт Страница 13

Он еще раз ткнул меня лицом в стену напоследок и убежал.

Я застыла на месте и так и стояла, прижавшись к стене, пока не услышала, что его шаги стихли. Только тут я обернулась, чувствуя, как меня колотит неукротимая дрожь. Я не рассчитывала, что соученики примут меня с распростертыми объятиями, но такого тоже не ожидала. Прислонившись к стене, я расплакалась, хотя и обещала себе никогда не плакать в школе. Вытирая со щек слезы и чужую слюну, я поняла: мне остается только спрятать подальше свой ум и помалкивать. Иначе я рискую потерять все.

Укоряющий голос Вебера прервал мои неприятные воспоминания:

— Так-так! Я весьма разочарован тем, что никто из вас не поднял руку. Вся моя лекция подводила нас к этому вопросу. Неужели никто не знает ответа?

Вспомнив свой разговор с Элен месяц назад, я решила, что не дам прошлому парализовать меня. Я набрала в грудь воздуха и подняла руку. Вебер сошел с кафедры и направился ко мне. Какому же унижению он меня подвергнет, если я ошибусь? И как поведут себя мои соученики, если я окажусь права?

— А, это вы, фройляйн Марич, — проговорил он словно бы с удивлением. Как будто не знал, к чьему столу направляется. Как будто я до сих пор не проявляла при нем свой ум. Это притворное удивление было просто очередным способом оскорбить меня. И испытать.

— Ответ на ваш вопрос — один процент, — сказала я. Почувствовала, как еще сильнее запылали щеки, и пожалела, что открыла рот.

— Прошу прощения — не могли бы вы повторить это погромче, чтобы мы все могли приобщиться к вашей мудрости?

Мудрости! Это звучало как насмешка. Неужели я ошиблась с ответом? Неужели он злорадствует над моей неудачей?

Я откашлялась и повторила так громко, как только могла:

— Учитывая контекст вашего вопроса, ближе всего мы можем подойти к определению минимального времени, необходимого для охлаждения Земли на один процент.

— Верно, — признал Вебер с немалой долей удивления и разочарования в голосе. — Для тех, кто не расслышал — фройляйн Марич дала правильный ответ. На один процент. Запишите, пожалуйста.

Вокруг поднялся ропот. Вначале я не могла ничего разобрать толком, но потом выхватила из гула несколько фраз. Среди них определенно слышалось: «разбирается!» и «молодец!». Такие комплименты были мне в новинку. Я и до этого несколько раз правильно отвечала на вопросы Вебера, однако тогда это не вызвало ни малейшей реакции. Очевидно, сегодня моих соучеников просто обрадовало, что кто-то сумел осадить самого Вебера.

Когда лекция подошла к концу, я встала и начала собирать вещи в сумку. Герр Эйнштейн сделал несколько шагов к моему столу.

— Весьма достойно, фройляйн Марич.

— Благодарю, герр Эйнштейн, — негромко ответила я, кивнув головой. — Но я уверена, что любой из наших сокурсников мог бы ответить не хуже.

Я снова принялась собирать вещи, недоумевая, что это мне вздумалось приуменьшать свои достижения.

— Вы несправедливы к себе, фройляйн Марич. Уверяю вас, никто из нас, остальных, не знал ответа. — Он понизал голос до шепота: — Иначе бы мы не стали так долго терпеть издевки Вебера.

Я не смогла удержаться от улыбки: хватает же у этого герра Эйнштейна дерзости так отзываться о Вебере, когда он стоит тут же, на кафедре.

— Вот она, фройляйн Марич! Та самая неуловимая улыбка. Кажется, до сих пор я видел ее только дважды

— Неужели? — Я подняла глаза и взглянула ему в лицо. Я была не расположена поощрять его глупые шутки, особенно в присутствии сокурсников и Вебера — мне было важно, чтобы профессор воспринимал меня серьезно, — но и грубить не хотелось.

Эйнштейн выдержал мой взгляд.

— О да, я вел тщательные — и строго научные — записи о ваших улыбках. Одну я заметил несколько дней назад, когда вы любезно позволили мне участвовать в вашем с подругами концерте. Но она была не первой. Нет, первая улыбка была замечена на крыльце вашего пансиона. В тот день я провожал вас домой под дождем.

Я не нашлась что ответить. Вид у него был серьезный, совсем не такой, как обычно. И именно это меня насторожило. Неужели это какие-то знаки внимания с его стороны? У меня совсем не было опыта в таких делах, и руководствоваться я могла только предостережениями Элен.

От волнения или от неловкости я двинулась к выходу из аудитории. Шуршание бумаг за спиной и торопливое щелканье каблуков подсказали мне, что герр Эйнштейн спешит следом.

— Вы будете играть сегодня вечером? — спросил он, поравнявшись со мной.

А, так ему, наверное, просто нужна компания для музицирования. Может быть, весь этот разговор вовсе и не был флиртом. На меня нахлынула странная смесь разочарования и облегчения. Это пугало. Неужели я где-то в глубине души желала его внимания?

— У нас заведено играть перед ужином, — ответила я.

— Вы уже решили, что будете исполнять?

— Насколько я помню, фройляйн Кауфлер выбрала скрипичный концерт Баха ля минор.

— О, прекрасная музыка. — Он промурлыкал несколько тактов. — Разрешите мне снова присоединиться к вам?

— Мне показалось, вы не из тех, кто ждет приглашения.

Я сама подивилась своей дерзости. Несмотря на владевшие мной противоречивые чувства, несмотря на все старания вернуть разговор в более подобающее русло, я не смогла удержаться от колкости в адрес герра Эйнштейна: ведь это он неделю назад пренебрег всеми правилами хорошего тона, когда явился в пансион без приглашения после нашей прогулки по Зильвальду.

Тогда он остался ждать в гостиной, пока мы закончим ужин. Милана с Ружицей засыпали меня вопросами, возмущаясь его бесцеремонностью, а Элен молча слушала, но глаза у нее были тревожные. Мы договорились, что пригласим его сыграть с нами, однако за то время, пока мы нестройно исполняли сонату Моцарта, тревога так и не рассеялась. В общем, вечер, как мне казалось, не слишком удался, и поэтому меня очень удивило, что герр Эйнштейн просит еще об одном.

Он удивленно сморщил нос, а затем хмыкнул.

— Полагаю, я заслужил это, фройляйн Марич. Но я уже предупреждал вас — я типичная богема.

Герр Эйнштейн двинулся за мной по коридорам к двери черного хода. Поскольку нервы у меня и так были на взводе, мне не хотелось выходить на шумную улицу Рэмиштрассе. Герр Эйнштейн распахнул тяжелые двери, и мы вышли из полутемных коридоров на ярко освещенную террасу позади института. Я прищурилась от солнца, и перед моими глазами предстал горный пейзаж Цюриха, усеянный то тут, то там старинными церковными шпилями вперемежку с современными зданиями.

Пока мы шагали по террасе,