Анна среди индейцев - Пегги Херринг Страница 58

цепляясь щупальцами друг за друга и за камень. На них набегают волны, купая в соленой воде. Я влезаю на камень. В небе показывается орлан, он пикирует над морем, широко распахнув крылья. Потом, хлопнув крыльями и повернув, он поднимается и пролетает над моей головой широкой дугой, ведущей обратно за деревья, где он скрывается из виду.

Я представляю, что он летит домой.

После того как мы с Марией поели, нас зовут на берег, где ждут челноки. Муж держится с остальными русскими. Они словно мотыльки, слетевшиеся к огню. Когда я приближаюсь, муж поднимает глаза и прожигает меня взглядом.

Маки тихо разговаривает с жителями селения и не смотрит на меня.

Затем усатый тойон возвещает:

— Лиатскалакс аксол ксаба. Ваталик ти асосто[45].

И люди Маки идут к лодкам.

Никакое путешествие не начинается и никакой визит не заканчивается без песни. Старик на берегу пропевает строчку, остальные откликаются, затем он пропевает следующую. Так они и продолжают, точно священник с паствой во время службы. Мы стоим на берегу, где встречаются земля, море и река, но я воображаю, будто чувствую аромат благовоний и холод старого камня, словно нахожусь во Владимирском соборе зимним днем.

Мария легонько касается моего плеча.

— Вы уезжаете, — говорит она.

— Обратно в Цу-йесс, — отвечаю я. — Разве ты не едешь с нами?

— Нет. Я остаюсь здесь. Мы не увидимся до следующего раза.

Я поворачиваюсь спиной к садящимся в лодки колюжам. Отрешаюсь от моря и песни и смотрю лишь на Марию. Представить, что она имеет в виду под следующим разом, не легче, чем представить воскресный день в петербургском доме моих родителей.

— Нет. Мы не оставим тебя здесь, — говорю я.

Она обнимает меня.

— Вам понадобится вся ваша выносливость, — бормочет она, а потом отпускает решительным толчком. После этого я понимаю, что она действительно остается.

— Мы вернемся, — обещаю я. — Мы вернемся за тобой.

— Колюжи ждут.

Я сажусь в челнок, на который мне указывают. Это не тот, в котором плывет Маки. Его лодка уже на середине реки, и гребцы выводят ее в море, сражаясь с прибоем. Мой муж, Тимофей Осипович и остальные сдавшиеся члены команды — там же.

Пение следует за нами в устье реки, могучее, как ветер и море, словно и оно помогает нам на пути домой. Я машу Марии на прощанье. Она не машет в ответ, но остается стоять там, пока мы не заплываем за мыс и она не скрывается из виду.

Когда мы прибываем в Цу-йесс, нас встречают песней. Мужчины, женщины, дети собрались на берегу, чтобы нас поприветствовать. Другие стучат по крышам домов, и от этого грохота земля дрожит у нас под ногами. Белый пух, издалека похожий на снег, щедро рассыпан к нашему возвращению.

— Вакаш! Вакаш! — кричат кви-дич-чу-аты.

Празднование в честь нашего возвращения кружится, как вихрь, летящий над полем сухой травы. Кричат чайки, потревоженные нашим прибытием. В этом хаосе муж случайно оказывается рядом со мной.

— Как прошла дорога? — спрашиваю я. Он оглядывает меня сверху до низу, а потом позволяет толпе унести себя дальше.

Семья Маки приготовила пир из палтуса, песчанок и печеной картошки. Все надели лучшую одежду и украшения. Жена Маки — в белом платье, на лифе вышита бусинами звезда. У Инессы новая, сплетенная из коры лента на голове и новый пояс, украшенный бахромой. Она улыбается, завидев меня, но тотчас возвращается к работе.

Несколько часов спустя все идут спать. Я расстилаю новый коврик — побольше, — чтобы мы поместились вдвоем с мужем. В доме воздвигаются стены из кедровых ковриков, и кви-дич-чу-аты укладываются на ночь. У тех, кого мне видно, края постели озарены светом затухающих углей. Разговоры становятся приглушенными, детей призывают к тишине, и хотя муж лежит, отвернувшись, я жду, когда он что-нибудь скажет.

После того как ожидание делается невыносимым, я говорю тихим голосом:

— Ты все не так понял. Ты не знаешь, что со мной случилось.

Он полыхает от гнева — я это чувствую, — но молчит.

— Маки нас спасет.

Напряжение сжимает наше и без того небольшое пространство.

— Коля, сюда идут два корабля. Европейские. Колюжи их видели. Они могут появиться в любую минуту.

Муж переворачивается и придвигается ко мне, так что мы лежим лицом к лицу. Его дыхание скрежещет, как ржавый металл.

— Анна, нет никаких кораблей. Поэтому государь и послал нас. Чтобы мы были первыми.

— Но колюжи видели их.

— А ты?

Серое море, серое небо, серый горизонт, слитые в единое полотно, простирающееся насколько хватает взгляда, — вот все, что я видела с берега. Единственные корабли, о которых мне известно доподлинно, это «Святой Николай» и «Кадьяк», и один из них потерпел крушение.

— Корабль придет. Маки обещал, что мы будем спасены.

— Спасены? Мы теперь рабы. Благодаря тебе, — говорит он, и его голос звучит слишком громко в тишине дома.

Он не понимает, что говорит. Все его представления о рабстве и крепостничестве зиждутся на том, что происходит в России и Российско-Американской компании. Он просто не дал колюжам возможности себя переубедить. К тому же мы сможем вернуться домой.

Трещит огонь.

— Коля, пожалуйста, — мягко говорю я. — Ты не понимаешь. Маки уже помог спастись одному американцу. Он рассказал мне об этом, — я вспоминаю его металлический читулт и серебряный гребень его сестры. — Он сделает то же для нас.

— Как опасно с твоей стороны довериться тойону, которого зовут, как цветок.

— Маки благородный человек… и добрый… и здесь полно еды. Здесь есть капуста, Коля. Капуста!

— Ты ценишь нашу свободу дешевле капусты?

— А ты мою — дешевле четырех ружей?

Он, похоже, забыл о неудавшемся освобождении на реке, об упрямстве команды и своей неспособности заставить их слушаться.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты предала не только меня, но всю Россию. Из-за тебя мы обречены.

Он неправ. Мы обречены с того момента, как «Святой Николай» сел на мель. Так долго продержаться нам позволило лишь везение, а теперь у нас появился выход. Почему муж не видит правды?

— Коля, пожалуйста, перестань спорить. Это не приведет ни к чему хорошему. Мы должны быть сильными и держаться вместе.

Я поднимаю руку — он дергается, но позволяет мне коснуться своего лица. Я глажу его большим пальцем по щеке, едва проглядывающей сквозь спутанные заросли разросшейся бороды.

Его глаза широко распахиваются. Я понимаю его опасения. Но он увидит, что я права, если только даст Маки возможность. Николай Исаакович — человек просвещенный, способный действовать здраво и решительно. Он поймет, что сдаться было