Анна среди индейцев - Пегги Херринг Страница 55

— Других? Сколько их всего?

— Трое. Моя сестра, еще одна женщина и охранявший их человек. Анна, жизнь сестры для меня дороже всего, чем я владею. Пожалуйста, помогите мне.

Мое спасение в пределах досягаемости. Уже до ночи я смогу вернуться к мужу, к своей дорогой Жучке. Смогу снова поднести к глазам телескоп, перелистать свой журнал и посмотреть, какие созвездия я отметила на борту брига. Больше не придется целыми днями блуждать по лесу в поисках хвороста. Таскать одно ведро с водой за другим.

Сможем ли мы добраться до места своего назначения? Мы так же далеко от «Кадьяка», как и в тот день, когда бриг сел на мель. Условия стали хуже. Стало холоднее, дождливее, нам нечего есть, и, самое главное, мы не знаем, куда идти. Я почти уверена, что у нас нет ни сил, ни припасов для такого путешествия. И даже если мы доберемся туда, ждет ли нас «Кадьяк»? Прошло уже столько времени!

— У меня есть и другие новости: мне сказали, что вдоль побережья идут два европейских корабля, — говорит Маки.

— Не слишком ли рано?

— Раньше, чем когда-либо, но такое возможно.

Корабли! Два! Из Европы!

— Я попросил чалатов дать вам еду и показать дорогу. Все уже знают, что, если увидят эти два корабля, нужно будет сказать им, где вас найти. А если вы увидите их первыми, то сами сможете договориться, чтобы вас взяли на борт. Никто больше не побеспокоит вас до конца вашего путешествия. Пожалуйста, Анна.

Я медленно киваю, думая о своем освобождении и о том, что оно наконец-то почти у меня в руках.

— Отведите меня к мужу.

Мы с Марией и еще около двадцати колюжей — кви-дич-чу-атов и квилетов — идем по тропе, петляющей по лесу. На пути нам попадаются бесчисленные речушки: по берегу одних мы идем какое-то время, другие переходим, стараясь удержать равновесие, по узким стволам упавших деревьев или просто перепрыгиваем. Мария идет медленно и постоянно отстает. Я держусь рядом с ней. Подаю ей руку, когда не остается иного выбора, кроме как прыгать. Она весит, как ребенок, и ее на удивление легко перетащить на другую сторону.

Наконец мы поднимаемся по скользкой тропе, которая ведет до середины крутого склона. Дальше она выравнивается, и мы огибаем по ней гору. Тропа здесь сухая и незаросшая. Под нами простирается долина с петляющей по ней рекой.

По этой дороге, только в обратную сторону, я шла с Яковом, когда меня послали в Цу-йесс.

Мы спускаемся в долину и идем по ней.

Я вижу, как остальные, включая Маки, останавливаются. Мы с Марией подходим ближе. Их внимание привлекли следы костра и несколько досок, прислоненных к низкорослым деревьям.

Трава в роще примята, словно доски клали на нее. Сломанные стебли сухой травы лежат друг на друге, сложившись в несколько раз. Все веточки исчезли, видимо, пошли на костер. Колюжи обеспокоены увиденным, и я тоже. Есть в этом месте что-то жуткое, и, если бы здесь была моя матушка, она непременно заявила бы, что рядом леший.

Я пытаюсь встретиться глазами с Маки, но он погружен в разговор с другим колюжем. Поэтому я перевожу взгляд на Марию, но та смотрит широко распахнутыми глазами на край выжженного кольца.

Из земли торчит ярко-белая кость. Она сияет на фоне черных углей. Чуть дальше, под ногами у колюжей, валяются клочья рыжего меха. Что-то боролось и погибло здесь. Я опускаю взгляд. У моих ног лежит большой клок рыжего меха на куске кожи с белым завитком на конце.

Жучка?

Я падаю на колени. Касаюсь завитка. Это ее хвост. Он мокрый и холодный. Край ровный. Его отрезали ножом.

Кто-то отрезал Жучке хвост ножом.

— Маки, — кричу я. Показываю на останки моей дорогой Жучки. — Это была моя собака.

Маки смотрит на меня с сочувствием во взгляде, и едва он открывает рот, не успевает даже ничего сказать, как я понимаю, что произошло.

— Наверное, ваши люди были очень голодны, — мягко говорит он и опускает глаза.

Я закрываю лицо и сгибаюсь, пока не сворачиваюсь калачиком, сложившись поверх смятой травы. Мне хочется, чтобы земля поглотила меня. Чтобы все ушли и оставили меня одну. Чтобы этот кошмар закончился.

Я знаю: никого из них не заботила ее судьба. Для них она была всего лишь полезным орудием и кем-то, кого можно дразнить забавы ради, когда находит скука. Но разве они не понимали, что у меня другое к ней отношение? Когда я держала ее голову, когда она встречалась со мной взглядом и ее хвост стучал по палубе, я видела, что она — нечто большее.

Какой смысл в освобождении? Нам никогда не выбраться отсюда самостоятельно.

Я не стану менять свою новую жизнь в Цу-йессе и уверенность в спасении на бессмысленную свободу, которая ничего мне не обещает, кроме того, что я буду блуждать по лесам с этими жестокими людьми до тех пор, пока мы все не умрем.

— Госпожа Булыгина! — кричит через реку Тимофей Осипович.

Из-за деревьев тенями выступают моряки. Угрюмый Кузьма Овчинников сгорбился, его шевелюра косматее обычного. Все, что меня когда-то в нем пугало, стало казаться незначительным, а сам он — жалким. Плотник Курмачев ступает босиком, его щеки так ввалились, что он выглядит, как беззубый старик. Его фляжка еще с ним? Сомневаюсь. Должно быть, ему туго приходится без рома. Волосы американца Джона Уильямса свалялись и уже доходят ему до плеч, на подбородке клочками растет светлая бороденка. На его шинели оторвались все пуговицы. Все они выглядят ужасно грязными и подавленными, отчего на мгновение мне становится так жаль их, что я почти прощаю им, что они съели Жучку.

А потом я перевожу дыхание.

— Где Коля? — кричу я.

— Дальше по течению — в нашем лагере. Не больше версты отсюда, — отвечает Тимофей Осипович. — С ним все хорошо.

— Почему он не здесь?

— Он придет. Не волнуйтесь.

Но моряки нервно ерзают, и я чувствую: что-то не так. Не хватает и других. Где главный такелажник Харитон Собачников? Он такой высокий, что его невозможно было бы не заметить, будь он здесь.

— Где моя сестра? — говорит Маки. Он стоит рядом со мной у реки. Два челнока ждут на нашем берегу, когда произойдет обмен. — Спросите его, где моя сестра.

Я поворачиваюсь обратно к Тимофею Осиповичу.

— Мне сообщили, что вы захватили трех колюжей. Где они?

Приказчик кивает своему верному Овчинникову. Тот скрывается за кустами, а выходит оттуда