Анна среди индейцев - Пегги Херринг Страница 48

— Почему? Вы воевали с ними?

— Нам следовало бы. Они построили свою деревню на наших домах.

— На домах? Как это?

— Они пришли, когда наших людей не было. Стояло лето, поэтому все были в лесу и на холмах. Когда мы вернулись, деревня оказалась занята. Испанцев это нисколько не смутило, они даже стали настаивать, чтобы мы не торговали ни с кем, кроме них. Но у испанцев не было почти ничего, что нам нужно.

— Так что сделали ваши люди?

— У них не было выбора. Пришлось искать другое место. Некоторые пришли в Цу-йесс, остальные — в другие деревни. Зима выдалась для испанцев тяжелой, и в конце концов они отправились обратно в свою страну. Уходя, они все оставили. Тогда наши люди вернулись в свою деревню. Они снесли дома испанцев. Сожгли все, что им было не нужно, или бросили в реку. Остался только огород.

Мы идем, пока горизонт вдали не светлеет и не возвращается шум моря. Постепенно океан снова появляется в поле зрения, проглядывая сквозь деревья. Сопровождающие нас колюжи теперь держат оружие небрежно.

— Пришли, — говорит Маки, и мы останавливаемся перед переплетением лоз и разросшихся за годы растений. Это едва ли похоже на огород. Он расположен у самой опушки леса, недалеко от моря, на краю огромной бухты, пустынной, если не считать летающую над ней стаю черных птиц. Над головой парит одинокая чайка.

Опустившись на колени, я раздвигаю паутину сухих лоз и стеблей. Под ними жизнь течет своим чередом: я вижу много маленьких растений. Их чахлые листья потемнели, но все еще зеленые, поэтому я знаю, что они живы. Маки садится рядом со мной на корточки и еще больше раздвигает заросли. Среди огромных бледных листьев покоится крошечный изумруд.

— Капуста?

— Берите ее. Она никому не нужна, только насекомым.

Внешние листья погрызены по краям. Я отгибаю их, открывая сердцевинку, куда еще не добрались жуки и гусеницы. Вытаскиваю из земли капусту с корнем. Она сладко пахнет, как всякая только что сорванная капуста, но в ее аромате чувствуется горечь, словно ее держали в земле слишком долго.

Маки показывает, где растет лук. С помощью острой палки я разрыхляю землю вокруг одной луковицы в надежде, что ее будет легче вытащить. Маки с остальными смотрят.

Поднявшись, я кладу капусту и три луковицы с торчащими побегами в передник. Мои щеки горят от ветра и приложенных усилий.

Маки смотрит на темнеющее небо.

— Идемте. Облака вот-вот изойдут дождем. Пора возвращаться.

Миновав похожее на кубок дерево, мы идем по тропе через лес. Поднимается ветер, небо с каждой минутой становится все темнее. Воздух налился тяжестью от витающего в нем предчувствия дождя. Я притягиваю нагруженный овощами передник чуть ближе к себе и стараюсь не отстать от Маки.

— Скоро я устраиваю большой пир, — говорит Маки через плечо. — Я зову людей из ближних деревень, а также тех, кто живет гораздо дальше по побережью.

— Будет много гостей?

— Как всегда. Мы известны тем, что не жалеем еды, и некоторые даже зовут нас так, маках. Но это слово из другого языка, не нашего.

— Как вы сами себя называете?

— Кви-дич-чу-ат.

— Кви-дач-аут? — повторяю я, пытаясь произнести все звуки правильно.

— Кви-дич-чу-ат, — поправляет он, выделяя каждый слог, и коротко кивает.

— Что это значит?

— Что мы — Люди Мыса. Те, кто живет среди чаек на скалистой земле, которая вдается в океан. — Он вытягивает руку, как бы обнимая пространство. В русском языке на это нужно больше слов, чем в языке Маки.

— Меня пустят на пир?

— Непременно! Мои гости захотят посмотреть на вас, — отвечает Маки. — Некоторые из них встречали бабатид, но никогда — женщину.

— Что означает бабатид?

— Вы, ваши люди. Русские, испанцы, американцы и все остальные. Те, кто живет в домах на воде и плавает по миру без определенной цели.

И снова в русском языке нужно больше слов, чтобы описать это понятие. И все же такое описание ошибочно.

— У меня есть настоящий дом, — говорю я. — В России. И еще один в Ново-Архангельске. И я вернусь туда.

— Конечно, вернетесь, — отвечает Маки.

Дождь начинается, когда мы еще в лесу. Мои волосы быстро намокают, но плечи под кедровой накидкой, которую мне дали, остаются сухими.

Когда мы возвращаемся в дом, мне предлагают место у очага, чтобы я могла приготовить овощи. От жара мои волосы и мокрый подол платья высыхают быстрее. Женщины дают мне острый нож из раковины, совсем как тот, с помощью которого готовила лекарство Мария. Я неуклюже режу им лук с капустой на маленькие кусочки, чтобы они быстрее сварились. Затем женщины дают мне короб с водой для готовки. Они кладут туда камни и снова достают их, пока вода не закипает. Приходится много раз менять камни, пока овощи не становятся мягкими. Я накладываю их ложкой на кусок сушеной белой рыбы на маленьком подносе и отрицательно качаю головой, когда мне предлагают непременную подливу.

Я медленно ем в одиночестве, думая об испанцах с их пушками и вспоминая вкус щей, сваренных матушкой.

Я не готова к пиршеству, особенно такому, где гости желают посмотреть на меня. Моя одежда вся грязная и рваная, туфли разваливаются. Волосы нуждаются в том, чтобы их привели в порядок. Маки сказал, что его жена мне поможет. Поэтому, когда она приходит за мной однажды утром, я чувствую одновременно облегчение оттого, что сегодня не надо собирать хворост и воду, и любопытство по поводу того, как она поможет мне подготовиться к пиру.

Жена Маки с тремя другими женщинами ведут меня к илистому пруду. У его мутной воды они жестами предлагают мне постирать одежду — впервые с того дня, как корабль сел на мель. Самая юная дает мне короткий халат из кедровой коры, чтобы надеть на то время, пока я стираю юбку и блузу. Я не снимаю сорочку. Халат не запахивается впереди, и мысль о том, что эти женщины увидят мою наготу, наполняет меня стыдом. Женщины пытаются сдержать улыбки, когда видят мой странный наряд — мятый запятнанный край сорочки, виднеющийся из-под короткого халата — но жена Маки шикает на них.

Самая старшая женщина, чьи тонкие седеющие волосы падают на плечи, показывает мне жесткие тростинки, с помощью которых я должна оттереть грязь. Я тру с такой силой, что сдираю кожу на пальцах и боюсь, что юбка с блузой совсем порвутся. Но несмотря на