Анна среди индейцев - Пегги Херринг Страница 36

и корешков, которые они собирают на лугу и в лесу. Даже заклинаниям и языческими заговорам. Отец считает все это глупостью, суеверием — и, как всякий сторонник Просвещения, всегда предпочитает послать за врачом. Методы врача, порошки и эликсиры, которые он готовит в своих покоях, кажутся мне столь же загадочными, но они конечно же созданы с помощью науки.

— Ты можешь ему чем-нибудь помочь?

— Нужна шина.

— Так сделай ее ему.

— Я не знаю, с чего начать.

— Ты должна его спасти, — настаиваю я. — Должна попытаться. Иначе нас могут убить. Дай ему лекарство. Какие-нибудь травы. Корешки.

— Где мне их взять?

Ее железное упрямство непоколебимо.

— Там же, где обычно берешь.

Она пренебрежительно машет рукой.

— Я понятия не имею, что здесь растет. И как они лечат больных.

— Ламестен, — говорит колюжка. — Балия ламестен?

Я не слушаю: мне кажется, что она произносит очередные слова, которые мы не можем понять. Но потом перед глазами встает лицо старого учителя — долгие ужасные уроки французского, спряжение глаголов и неудачные попытки подстроить свой язык под чуждое ему наречие.

— Мария, — говорю я. — Это французский. Кажется, она говорит по-французски.

— Откуда ей знать французский?

Я пропускаю вопрос мимо ушей. Вместо этого поворачиваюсь к старухе: у нее серебряные волосы и подпоясанное платье из кедровой коры, которое покрывает ее от шеи до лодыжек, но оставляет руки обнаженными. Еще у нее кольцо в носу и длинное ожерелье из перьев, бусин и ракушек, которое гремит, когда она двигается. Я показываю на черную смолу в ране.

— Le médicament?[20] — спрашиваю я, искривляя губы, как показывал учитель.

— Ламестен, — говорит она и улыбается, показывая дырки на месте выпавших зубов. Из-за них она немного шепелявит, но я уверена, что правильно расслышала. Не совсем французский, но близко.

Что это за ламестен? Они его сами сделали? Откуда он взялся?

— Мария, это французский. Кажется, она пытается сказать «лекарство».

— D’où est-ce que vous avez trouvé lamestin? — спрашиваю я колюжку. — Где вы нашли это лекарство?

— Ламестен, — повторяет она. Она понятия не имеет, что я сейчас сказала. Если она и знает французский, то, возможно, всего лишь одно слово.

— Ты бы смогла ей помочь, если бы нашла правильные травы и корешки? — спрашиваю я Марию. Она хмурится, плотно сжимает губы. — Хотя бы попытайся.

— Надежды мало.

Приходится прибегнуть к жестикуляции и многократному повторению этого слова, но наконец женщина, сказавшая «ламестен», ведет нас с Марией в лес. Вооруженный луком и стрелами колюж следует за нами. Возможно, чтобы мы не сбежали и не навредили старухе, но, вероятнее, чтобы охранять нас всех.

За пояс у нее заткнут нож с железным лезвием. Еще она взяла с собой маленькую мягкую корзинку с орудиями из камня, ракушек или костей — невозможно определить с ходу. На нашем охраннике набедренная повязка из шкуры и плащ, короткий, истрепанный и едва достающий ему до пояса. Меня удивляет, что никто не дал ему новый или хотя бы какую-нибудь юбку, чтобы ему не было холодно на улице. Старуха ведет нас по тропе вдоль реки.

Мария с этой старухой знают, что мы ищем. Я — нет. Я плохо разбираюсь в растениях, даже тех, что растут в нашем саду в Петербурге. Когда я смотрю на них, они сливаются в сплошную зеленую пелену, а если цветут — то в пелену с желтыми, красными, розовыми и фиолетовыми пятнами, в зависимости от цветов. Я считаю растения красивыми и порой приятно пахнущими, но на этом все.

На противоположной стороне реки все еще лежит серо-бурая куча, ожидающая, когда на нее обратит внимание кто-нибудь, помимо ворон. Сегодня ее желание исполняется: за свою долю бьются чайки. Смрад смерти усилился. Теперь он доносится и до нашего берега. Я снова отворачиваюсь.

Тяжелое небо обещает, что скоро пойдет дождь. Старуха останавливается у высоких растений с зазубренными листьями.

— Тлопит[21], — говорит она. Многие стебли побурели и согнулись, сохранившиеся огромные цветы высохли. На некоторых еще есть семена.

— Борщевик? — говорит Мария. — Это он?

Она очень бережно ощупывает листья и садится на колени. Разрывает землю вокруг оснований стеблей. Старуха подает ей нож, сделанный из раковины с заостренным краем, и Мария срезает два стебля. Старуха срывает с ближайшего растения широкий лист и оборачивает стебли, прежде чем поднять. Затем смотрит на меня.

— Этого достаточно? — спрашиваю я Марию.

— Нет, — отвечает она. — Идемте дальше.

— Ламестен, — говорю я старухе. — On у va? Пойдемте?

Она ведет нас к ручейку, впадающему в реку. Мы идем по его берегу, пока он не исчезает в болоте. Как только мы появляемся, черные птицы кричат и боком соскакивают с высокого тростника. Тростник еще долго колышется после того, как они улетают. Болото жадно всасывает мои туфли.

— Это хамидукс, — говорит ушедшая далеко вперед Мария таким тоном, словно не ожидала встретить его здесь.

— Хаталичийил[22], — произносит старуха. Они с Марией становятся на колени друг подле друга. Старуха продолжает что-то говорить Марии тихим голосом.

Когда я подхожу, Мария уже выкопала несколько растений с корнем. У них круглые листья с неровным краем, который стал красновато-бурым. К корням цепляется земля.

— Теперь достаточно, — говорит Мария. — Если понадобится больше, мы можем вернуться. Идемте обратно.

— Ламестен, — говорю я старухе и показываю на руки Марии. — Мария закончила с лекарством. Пойдемте.

На лице старухи написано замешательство. Она ведет нас вокруг болота. На другой стороне — маленький зеленый лужок.

— Сисибатслва[23], — говорит она.

Мария тотчас опускается на колени перед растением с похожими на бахрому листьями.

— Смотрите! Тысячелистник. Он непохож на себя, но… — Она растирает листья между пальцами и принюхивается. — Возможно, поможет закрыть рану. — Затем она обрывает все листья, которые сохранили хоть сколько-то зеленого цвета. — Этого хватит. Нужно возвращаться.

— Как удачно, что ты нашла все, что тебе нужно, — говорю я и затем журю ее. — А говорила, что ничего не знаешь о растениях колюжей и их методах.

Мария смотрит на меня так, словно я выжила из ума.

— Я ничего не находила. Это она привела нас сюда, — говорит она. — Прямиком к тем растениям, что мне нужны. Вы что, не заметили? Она их знает.

Старуха улыбается, показывая редкие зубы, затем поворачивается и идет по тропе. Я уже совсем запуталась и не понимаю, в каком направлении она идет. Через несколько минут тропа загадочным образом сворачивает, и мы приближаемся к домам сзади, не проходя мимо серо-бурой кучи. К счастью, мне не приходится ее видеть, хотя вонь говорит о том, что она