Д. Лухманов - 20000 миль под парусами Страница 21

Все эти вопросы надо было как следует обсудить, и мы отложили их до десяти часов утра следующего дня.

Только часам к пяти вечера я смог освободиться и съехать на берег прямо в гостиницу.

После обеда я вышел на улицу. Был день рождества. Магазины были закрыты, но громадные зеркальные витрины ярко освещались электричеством. Приглядевшись к выставленным товарам, я без труда убедился в их происхождении. Все, начиная с безделушек и кончая обувью, кухонной и столовой посудой, было привозное.

Поражало обилие ваз, вееров, статуэток, альбомов, фигурных хрустальных и фарфоровых украшений, брошек, ожерелий, флаконов с духами и прочей роскоши.

Улица была запружена автомобилями и пешеходами. Большинство пожилых людей было одето с ног до головы в черное, следуя старой испанской моде.

Я вышел на большую четырехугольную площадь. Независимости, окаймленную невысокими домами с арками, напоминавшими наши гостиные дворы. Посреди площади был разбит сквер, в центре которого возвышался громадный памятник освободителю Уругвая ат испанского владычества — генералиссимусу Артигос. За памятником вздымалось высокое здание, более чем в двадцать этажей, первый небоскреб не только в Монтевидео, но, кажется, во всей Южной Америке.

Вокруг памятника Артигосу по случаю рождества был устроен народный базар, очень похожий на наши прежние «вербы»: те же палатки со сластями, дешевые самодельные игрушки, воздушные шары и много цветов — роз, лилий и тюльпанов. Аромат их чувствовался по всей площади. Я подошел к одной из фруктовых палаток, чтобы купить крупного местного винограда. Палатка была осаждена преимущественно детворой, и я стал ждать, когда единственный и не по-испански быстрый в движениях продавец обратит на меня внимание.

Я знаю довольно много испанских слов, но не говорю по-испански. По-итальянски я когда-то говорил прилично.

И вот, путая испанские и итальянские слава, я обратился к продавцу.

Он внимательно выслушал меня и, хитро улыбаясь, ответил:

— Давайте уж лучше будем говорить по-русски.

— А вы русский? — удивился я.

— Ну, конечно! Я уже был на вашем корабле, только там было так много народу, что вам совершенно невозможно меня запомнить. Я же вас сразу узнал.

— Ну, как вам живется здесь, в Уругвае? Хорошо ли идут дела? — спросил я.

— Дела тут у всякого, кто не испанец, идут хорошо, потому что испанцы — так они совершенно, как дерево…— ответил продавец. — Они даже не знают как следует, что в их стране есть, что стоит здесь купить и что стоит продать. Они ничего не знают. Они только любят сидеть в кофейнях и кушать мороженое, и любят, чтобы у них были начищены сапоги. Вы знаете, сколько времени испанец чистит сапоги? Уж никак не меньше чем полчаса. Как же вы хотите, чтобы они умели торговать!

Говоря это, он уложил мне в специальную маленькую корзиночку дне больших кисти крупного бледно-розового винограда.

— Вот вы сейчас понесете это в руках, — сказал он мне на прощанье, — вы же капитан, большого корабля, — и вы совсем об этом даже не думаете, а испанец, так он прямо сгорел бы со стыда, если бы у него в руках было что-нибудь, кроме тросточки… Ну, будьте здоровы! Советую вам проехать в парк и посмотреть большое народное гулянье.

В парк я не поехал, потому что очень устал.

От строившегося небоскреба в глубь города шла лучшая улица Монтевидео — авеню 18 Июля. Я пошел по ней. Магазины, кинематографы, кафе. Кафе здесь громадны и внутри отделаны с яркой, бьющей в глаза роскошью. На широких тротуарах перед окнами кафе стоят мраморные столики. За столиками пьют крепкий черный кофе, едят мороженое. Посетители кафе почти сплошь мужчины. Они важно курят сигары и важно разговаривают. Так же, как мелкие английские чиновники в колониях стараются одеваться и держать себя «как в Лондоне», так здесь стараются делать все «как в Мадриде».

Не слышно веселого смеха, нет шума, который стоит обычно в греческих, итальянских и французских кафе. А главное, совершенно нет женщин.

Меня заинтересовало какое-то странное мороженое из разноцветных полос. Я сел за столик и подозвал человека в белом костюме и зеленом шерстяном переднике. Он оказался итальянцем. Я указал ему на соседа, наслаждавшегося полосатым мороженым, и попросил подать такого же и мне.

— Кассада! — воскликнул итальянец. — Си, сеньор, уно моменто[6]. — И, взмахнув салфеткой так же, как это бывало делалось, лихими половыми в московских трактирах, исчез в дверях.

Через несколько минут, грациозно извиваясь и высоко подняв на ладони серебряный поднос, он принес мне тарелку с порцией кассада, серебряную ложечку и высокий запотелый стакан с ледяной водой.

Кассада — нечто среднее между мороженым и пломбиром с цукатами — оказалась превкусной штукой и впоследствии поглощалась нами в громадном количестве.

Эту ночь я спал так же сладко и крепко, как первую ночь в Лондоне. Встал сравнительно рано, принял ванну, напился ароматного бразильского кофе со сливками и в девять часов был, как условлено, в конторе Додерос.

Братья Додерос — влиятельная и богатейшая фирма. Однако, ни один из братьев не занимается непосредственно своим делом. Один состоит членом аргентинского конгресса, другой живет постоянно в Париже, а третий вот уже второй год путешествует.

Монтевидеоская контора Додерос помещается на одной из лучших улиц.

Меня приняли очень любезно. Прежде всего надо было послать телеграмму в Буэнос-Айрес. Дело в том, что согласно фрахтового договора «Товарища был обязан доставить бывший на нем груз камня в Розарио или «так близко к этому порту, как позволит глубина фарватера и углубление судна, которое должно оставаться все время на свободной воде». Эта обычная формула всех фрахтовых договоров помогла мне немножно сыграть на тщеславии и влиятельности буэносайресского братца Додерос.

Моя телеграмма была составлена в следующих выражениях:

«Товарищ» благополучно прибыл в Монтевидео, где получил самый радушный прием от местных властей. Экипажу после семидесятисемидневного перехода было бы слишком тяжело и вредно в санитарном отношении не иметь сообщения с берегом. Ввиду изложенного, прошу снестись с властями и выяснить вопрос, будет ли экипажу «Товарища» разрешено свободное общение с берегом в Розарио, в противном случае предпочитаю выгружаться в Монтевидео, куда грузополучатели должны прислать баржи, тем более что голубино фарватера препятствует свободному продвижению корабля.

Капитан Лухманов».

До получения ответа на эту телеграмму я воздержался от переговоров с фирмой Мианович, которая называется Генеральной компанией буксирного пароходства Ла-Платы и ее притоков, тем более, что стоимость буксировки от Монтевидео до Розарио была уже ими сообщена Аркосу в Лондоне и нам известна. Было нам известно и то, что Миановичи хотя и большие «патриоты» и комплектуют свои пароходы только сербами, хорватами и далматинцами, но в делах они «охулы» и с ними надо держать ухо востро.