Дочь Двух Матерей - Anita Oni Страница 75

вас немного больше, киан Рэдмунд. Я вижу, вам пока ещё не чужд юношеский романтизм, который толкает вас на поиски этих самых подвигов, преодоление трудностей и опасностей, чтобы доказать свою значимость. Но в жизни случай для подвига предоставляется чуть реже, чем в книжных романах. А истинные подвиги заключаются в том, чтобы день изо дня хорошо и согласно выполнять свою работу. Это касается всех, но нас — куда больше, ведь мы подаём пример остальным. Нам надлежит просыпаться с мыслью о том, что ещё хорошее мы как правители можем сделать для своих подданных и земель. Как мы можем улучшить их жизнь и условия. И действуем ли мы заодно с женщиной, которую выбрали в спутницы. В вашем случае ответственность за Пэрферитунус — это, прежде всего, ответственность за себя и за киану Паландору, вы это понимаете?

— Да, — твёрдо ответил Рэдмунд. — Я понимаю и готов нести ответственность за себя, за свою будущую супругу и за Пэрферитунус.

«Вот только готова ли Паландора? — мрачно подумал он. — А то возникает такое ощущение, что моё окружение намерено повесить всё на меня. Не таков был мой план, не таков…»

Тем не менее, он решил для себя, что вылазка в горы прошла успешнее, чем он загодя опасался. В какой-то момент ему показалось, что король просто-напросто использовал его присутствие как предлог отлучиться из крепости, развеяться и отдохнуть. Рэдмунда это устраивало: с такими вводными ему оказалось куда проще выдержать испытание.

* * *

Пока Верховной король отсутствовал в горах, Паландора знакомилась с жизнью столицы. Она посетила по очереди каждый из её кварталов, от южного портового красного до северного синего. В синем она задержалась. Здесь дома были невысокие: как правило, в два этажа, но многочисленные. Вечером они казались россыпью сапфиров в свете газовых фонарей, а между ними тянулся сложный витиеватый рисунок каналов, через которые были изящно перекинуты узорчатые чугунные мосты. Тяжёлые, должно быть, но благодаря своим кружевам они казались невесомо парившими в воздухе. Здесь располагались по большей части жилые дома, и транспорт почти не ходил. Улочки были узкие, такие крохотные, что хотелось взять каждую из них на ладонь, приголубить. Квартал венчался монументальным зданием городской больницы — четырёхугольником, в который был вписан просторный атриум формы звезды с восемью лучами, со стеклянной куполовидной крышей. Паландора не удержалась и, присев на ближайшую лавочку, поднялась, оставив послушное тело принимать солнечные ванны и ловить осенние ветра, к прозрачному куполу. Атриум жил своей жизнью: по хитросплетению лестниц и галерей туда и сюда сновали тиани в розовых халатах — спутники и помощники, но чаще помощницы лекарей; сами лекари, облачённые в зелёные одежды, и пациенты без преобладающих оттенков в костюме. Одни спешили, и полы их халатов гнались вслед за ними; другие останавливались и подолгу беседовали, усаживались на широких скамейках, и сразу видно было, как расслаблялись при этом их лица.

Получасом ранее Паландора побывала в картинной галерее голубого квартала. Поначалу она подолгу останавливалась перед каждым полотном и скульптурой, внимательно вглядывалась, стараясь заметить и запечатлеть в памяти каждую незначительную деталь, рассмотреть что-то новое и неприметное, что обнаружит не каждый. Пробовала угадать настроение художника или ваятеля и тот смысл, что он вложил в своё произведение. Но картин было так много, а залов и коридоров и того больше, что она испугалась, что не успеет осмотреть их все, и заспешила. Любовалась на ходу, едва успевая зафиксировать взглядом, чем именно любуется. Читала имена по касательной, тут же их забывая. А в Виттенгру-на-Отере-и-Ахлау, рассказывал Рэй, под музей искусств выделили целый квартал сообщающихся друг с другом зданий. Там тебе и виктонская живопись в уходящих вдаль анфиладах, и северные мраморные, западные гранитные и всевозможные металлические, деревянные и даже песочные и (в экспозиции зимнего парка) снежные и ледяные скульптуры.

«Позднее я загляну и туда», — решила Паландора. У ведьм свои преимущества. И она с лёгким злорадством отметила, что, в отличие от Рэя, она побывает в Виттенгру так, как он никогда не сумеет.

Наконец она добралась до выставки полотен Пате́ и воочию убедилась в эпатажной абсурдности псевдореализма. «Хотя, такой ли уж он псевдо?» — спросила себя Паландора. Она по своему опыту знала, что мир, когда наблюдаешь его вне тела, способен подчас играть с тобой проказливые шутки: казаться перевёрнутым с ног на голову, раздутым, как пузырь, прозрачным, как воздух или, напротив, чрезмерно ярким и радужным, до рези в глазах. Рано или поздно он приходит в норму, нужно только уметь фокусироваться. Но что, если умение покидать физическую оболочку стало для Пате́ источником вдохновения? Она думала об этом и сейчас, наблюдая за мельтешащими внизу халатами.

«Можно ведь очень легко получить ответ на свой вопрос, — размышляла Паландора. — Отыскать живописца, переместиться к нему и спросить».

Развить эту мысль она не успела. У перил навесной галереи верхнего этажа показался мужчина лет сорока пяти, облачённый в белоснежный шелковый халат, расшитый ветвистыми голубыми узорами. Его густые платиновые волосы струились по плечам и ниспадали волнами на высокий и широкий лоб. Что-то в этом человеке привлекло внимание Паландоры. Он был представителен и статен, держал спину прямо, как человек благородных кровей, но, несмотря на свою прямоту, всё же клонился к земле, словно на его плечи постоянно давил невидимый груз. Ступал, опираясь на чёрную лакированную трость с серебряным набалдашником в виде птичьей головы с острым клювом. Передвигался при том он крайне осторожно, ощупывая тростью пространство перед собой, прежде чем сделать следующий шаг. Дойдя до перил, мужчина прислонился к ним и взглянул вниз. Задержавшись на пару мгновений, он вздрогнул плечами и неожиданно запрокинул голову, устремив взгляд в потолок — туда, где находилась киана. Паландоре показалось, что он может её увидеть, и она поспешно спряталась за карниз. Но, приглядевшись к этому человеку, осмотрев исподтишка его лицо, Паландора убедилась в том, что мужчина не мог видеть ни её, ни аль'орн, что так ярко светил сквозь стеклянный купол, ни чего бы то ни было вокруг. Он был слеп.

Что-то в облике этого господина заставило её сердце сжаться в груди. То ли его невидящие серые глаза, то ли красивое благородное лицо, подёрнутое тенью глубинной скорби. То ли эта трость с набалдашником. Паландора на краткий миг узнала в нём себя саму. У неё появилось стойкое ощущение, что этот мужчина, как и она, оказался в какой-то момент в жизни совсем не в том месте, где должен был быть. Его судьба совершила резкий непредвиденный поворот,