Алистер Маклин - Черный сорокопут. Дьявольский микроб Страница 34

— О Боже! — Глаза ее округлились, кровь отхлынула от лица. — Страшно смотреть!

Я глянул на свою руку с этакой сочувственной гордостью и понял, что Мэри ничуть не преувеличивает: смотреть было действительно страшно. От плеча до локтя рука переливалась сложными сочетаниями синего, багрового и черного. Распухла, на пятьдесят процентов перекрыв привычные объемы. Несколько треугольных разрывов кожи, пара из них все еще кровоточит. Что с остальными участками моей драгоценной конечности, не поймешь. Кожа покрыта коркой запекшейся крови. Словом, бывают зрелища куда приятней.

— Что случилось с собакой? — шепотом спросила она.

— Я убил ее. — Я достал из–под подушки окровавленный нож. — Вот этой штукой.

— Откуда у тебя нож? Откуда?.. Расскажи–ка мне все по порядку.

И я ей все рассказал, а она за это время промыла и перебинтовала мне руку. Чувствовалось, что труд фельдшерицы ей не по душе, но проделала она его с предельной добросовестностью.

Когда я завершил повествование, она спросила:

— Что же ты обнаружил на другом конце острова?

— Не знаю, — честно признался я, — Строю всяческие гипотезы, и, честно говоря, ни одна мне не улыбается.

Она ничего не сказала. Закончила бинтовать руку. Помогла мне облачиться в рубаху с длинными рукавами. Восстановила швы и пластырные нашлепки на щиколотке, прошла к шкафчику и вернулась с сумочкой.

— Собираешься пудрить носик на радость своему ухажеру?

— Твой, а не мой.

Я и опомниться не успел, как она принялась натирать мне лицо каким–то кремом, присыпая его пудрой. Чуть погодя, она откинула голову, оглядывая результат своей работы.

— Ты неотразим, — молвила она, вручая мне зеркальце.

Выглядел я ужасно. Любой страховой агент, бросив на меня испуганный взор, тотчас ускакал бы верхом прочь на своей авторучке. Осунувшееся лицо, налитые кровью глаза, а под ними синяки были всецело на моей совести, благородная же бледность кожи, не вызывающая особых подозрений, являлась заслугой Мэри.

— Чудесно, — согласился я. — А если профессор принюхается к этой пудре? Что тогда?

Она вынула из сумочки крохотный пульверизатор.

— Я вылила на себя пару унций «Ночной тайны». В пределах двадцати ярдов ни один запах теперь не привлечет его внимания.

— Твоя убежденность мне понятна. — Я наморщил лоб. «Ночная тайна» и впрямь оказалась сильной штукой. Быть может, благодаря количествам, кои пошли в работу. — А если я вспотею? Не потекут эти кремы вместе с пудрой по лицу ручьями?

— Есть гарантия, — улыбнулась она. — Если что не так, предъявим иск изготовителю.

— Еще бы, — невесело отозвался я. — Интересная возникнет ситуация. «Тени покойных Дж. Бентолла и М. Гопман намерены возбудить дело…»

— Прекрати! — сказала она зло. — Немедленно прекрати!

И я оставил этот тон. В некоторых отношениях она была чувствительна, даже ранима до крайности. А может, я был слишком бестактен и легкомыслен.

— Полчаса еще не прошло? — сменил я пластинку. — Да, — кивнула она. Пожалуй, пора идти.

Мы спустились вниз по ступенькам и сделали шагов пять на солнцепеке. Этого маршрута хватило на аннулирование всех ее гримерских ухищрений. Я чувствовал, что выгляжу безобразно. Функционирует лишь одна нога, вторая, разутая, волочится по земле. Приходится всю свою тяжесть переносить на костыли. И каждое соприкосновение левого костыля с горячей землей отзывается яростной болью в руке. От пальцев — к плечу, там поперек спины и аж до самой макушки. Не понимаю, каким образом израненная рука может вызывать головную боль. Но вот ведь факт, вызывает. Есть над чем подумать докторам.

То ли он, этот Визерспун, стоял в дверях, дожидаясь нашего прихода, то ли услышал тяжкую поступь костылей, так или иначе, дверь распахнулась, и старик ринулся по ступенькам вниз — нам навстречу. Сиявшее на его физиономии гостеприимство при виде моего лица сменилось огорчением.

— Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй! — Он, озабоченно суетясь, подбежал ко мне, схватил за руку. — Ваш вид… Я хочу сказать, это потрясение сильно на вас сказалось, мой мальчик. Боже милосердный, вы обливаетесь потом!

Он не преувеличивал. Пот действительно струился по моему лицу, начиная с той минуты, как он схватил меня за левую руку повыше локтя. Он в полном смысле слова выворачивал мне руку, воображая, будто помогает ноге.

— Все будет нормально. — Я поприветствовал его тусклой улыбкой. Просто спускаясь с крыльца, подвернул ногу. В остальном — полный порядок.

— Вам не следовало выходить, — наставлял он меня. — Какая глупость! Какая глупость! Мы бы прислали вам еду! Однако раз уж вы пришли… Боже, меня не оставляет чувство вины…

— Да ни в чем вы не виноваты, — утешал я его; он перехватил мою руку повыше, чтоб помочь мне взойти на крыльцо, и я с некоторым удивлением заметил: домик–то покачивается. — Откуда вам было знать про дефекты пола.

— Но я ведь знал. Я ведь знал, вот что угнетает меня превыше всего! Непростительно! Непростительно! — Он усадил меня на стул посреди гостиной. — О Господи, вы очень плохо выглядите. Может, коньячку? Как насчет коньячка?

— Ничего лучшего не придумать! — признался я честно.

Он снова вложил всю свою разрушительную энергию в колокольчик. Принесли бренди. Пациент ожил.

Он выждал, когда я выцежу половину порции, после чего спросил:

— Может быть, мне следовало бы вновь осмотреть вашу щиколотку?

— Спасибо, но кажется, в этом нет необходимости, — беззаботно откликнулся я. — Мэри ее врачевала нынче утром. Мне выпало счастье стать супругом квалифицированной сестры милосердия. Кстати, говорят у вас беда. Нашлась ваша собака? — Пропала — и никаких следов. Очень печально, очень огорчительно! Доберман — я так к нему привык. Да, так привык. Не представляю, что с ним могло при ключиться. — Он беспокойно затряс головой, налил себе и Мэри по чуточке шерри, присел рядом с ней на кушет ку. — Боюсь, произошло несчастье. — Несчастье?! — Мэри уставилась на него широко от–крытыми глазами. — На этом мирном милом острове? j

— Боюсь, змея. Здешние гадюки весьма ядовиты, южная часть острова ими буквально кишит. Попадаются они и среди скал у подножия горы… Карла моего пса — могла укусить гадюка. Между прочим, я хотел вас предупредить… ни в коем случае не забредайте в те края. Чрезвычайно опасно! Чрезвычайно опасно!

— Гадюки!.. — Мэри вздрогнула. — Скажите, а сюда, к домам, они не подбираются?

— Упаси Боже. Вроде бы нет. — Профессор как бы по рассеянности нежно погладил ее руку. — Нет надобности волноваться, моя милая. Они испытывают отвращение к фосфатной пыли. Так что примите за правило ограничивать свои прогулки близлежащей территорией.