Игорь Ковлер - Проклятие Индигирки Страница 23

– Что ты молчишь? – силясь улыбнуться, спросил он, заметив сосредоточенно-напряженный взгляд Тамары.

– Мне кажется, ты опять чего-то недоговариваешь. Ты же знал, чем все закончится. Ты становишься очень изобретательным и всегда добиваешься того, чего сильно хочешь. Почему же ты решил, что я не поддержу тебя?

– Ничего я не знал, – устало сказал Перелыгин. – Сама подумай. Чистая лотерея, рулетка, если хочешь. Метнул, попал на зеро. Совпадение случайностей. – Ему захотелось, чтобы она все поняла, относилась к нему с прежним доверием, и он рассказал о Градове. – Когда прилетел Егор… – Перелыгин нервно передернул плечами. – Мы решили попробовать.

– Значит, эту мысль тебе подбросил Градов? – Тамара задумчиво помолчала. – И ты хотел в Депутатский? – Она с хрустом разломила сушку.

– В том-то и дело, – кивнул Перелыгин. – Но у газеты другие планы.

– И ты согласился? – Она отстранилась от стола, привалившись затылком к спинке кресла, увеличивая между ними расстояние, словно хотела лучше рассмотреть его в эту минуту, найти что-то новое, до сих пор ей не известное.

– Что же, мне следовало отказаться? – Чувствуя себя неуютно под Тамариным взглядом, с вызовом спросил Перелыгин. – Другой раз могут и не предложить, а это шанс перестать киснуть за чертовыми макетами и торчать в конторе как крыса.

Тамара вдруг обмякла, посмотрела на него с тихой покорной улыбкой, словно собиралась просить прощения. Перелыгину показалось, что глаза ее готовы наполниться слезами, и она, чтобы он не увидел, как они покатились по щекам, слегка подняв голову, встала, подошла к нему, села рядом на подлокотник кресла и, обняв за шею, прижала его голову к своей груди.

– Милый ты мой, глупенький мой, – со вздохом прошептала она. – Конечно, тебе надо ехать, а я останусь. Прости меня, я сначала очень не хотела, чтобы ты уезжал… – Она крепче прижала его голову, он слышал, как бьется ее сердце. – Да что я говорю, я и сейчас не хочу. Но это потому, что сама боюсь, не хочу ехать, хочу остаться. Видишь, какая я эгоистка. Прости меня, пожалуйста… – Тамара по-детски, прерывисто вздохнула.

Перелыгин ощутил какой-то ком в горле, мешавший дышать. Он осторожно высвободил голову и, взяв Тамару за руки, глядя в ее влажные глаза, как в мокрую бездну, в порыве смешавшейся жалости и ответного благодарного чувства, понимая, что совершает невероятную глупость, наперекор себе – только бы не уехать, не предложив того, что минуту назад предлагать не собирался, – сказал:

– Хочешь, поедем вместе?

Она долго смотрела на него.

– Пусть все будет, как будет. Я прилечу к тебе в гости. – Силясь вернуть бодрость духа, Тамара провела рукой по его волосам. – Если пригласишь, конечно. – И уже с нарочитой веселостью, сбрасывая ношу неприятного разговора, хорошо знакомым движением запрокинув голову, щелкнула застежкой, освобождая медную гриву. – А не пригласишь – сама прилечу. Так и знай.

Через два дня прибыл вертолет от Градова. Для Перелыгина в нем лежали мешки с рыбой и мясом, ящик армянского коньяка, трехлитровая банка красной икры, несколько коробок с тушенкой и еще какими-то консервами. Градов оставался Градовым. Перелыгин мысленно поблагодарил его, устраиваясь на сиденье.

– Тут еще для вас, – убирая лестницу и закрывая дверь, сказал второй пилот, подтягивая Перелыгину бумажный мешок.

Сверху на нем было жирно выведено черным фломастером: «Карасики от Карасика», и ниже подпись – «Папаша».

«Пижоны, – улыбнулся Перелыгин, – где я все это буду хранить – в доме пустые стены».

Им предстояло лететь напрямик около семисот километров. Закружились винты, усиливая вибрацию, «восьмерка» легко оторвалась от земли и двинулась над взлетной полосой, наклонив вниз нос, словно атакующий бык.

Спустя час они вошли в зону хребтов Черского. Из самолета Перелыгин наблюдал эти заснеженные вершины далеко внизу, а теперь горные склоны Тас-Хаятаха проплывали рядом за окном. Солнце было скрыто облаками, и мрачные серые горы выглядели особо грозными и суровыми. «Восьмерка» огибала высокие вершины, но все новые пики вставали на пути, казалось, им не было числа.

Прильнув к иллюминатору, Перелыгин думал об Иване Черском, пытаясь представить, как смог он в конце прошлого века с крохотным отрядом, с женой и сыном, пройти по этим неприступным горам. Зачем он, как Дон-Кихот, стремился сюда тяжело больным, зная, что никогда не вернется назад. Через какие-нибудь три-четыре десятилетия летчики облетели бы эти хребты, провели фотосъемку, а ученые в теплых кабинетах нарисовали бы их на картах. «Но тогда, – думал Перелыгин, – не было бы великих открытий, сделанных людьми за тысячи лет, а мы до сих пор жили бы в пещерах. Кто-то всегда идет впереди. Помнить – вот что важно. Беспамятство – то же безумие, убивает связь с миром».

В аэропорту его опять встретил Лавренюк. Пилоты помогли забросать вещи в машину. У дома Тарас передал Перелыгину ключ от квартиры.

– Зайди в райисполком к заместителю председателя Любимцеву за ордером, – сказал он и, глядя на гору вещей, добавил: – Поживи тройку дней в гостинице, номер заказан, завтра приходи в райком. Я прямо сейчас на рудник, вынужден тебя бросить.

Не успел Перелыгин хорошенько оглядеть новое жилище, поглазеть на гостиницу напротив, как в дверь позвонили. На пороге стоял мужик в летном комбинезоне, собачьих унтах, лохматой шапке из желтоватого меха полярного волка, с большой коробкой в руках. Просунувшись в дверь, он поставил коробку на пол, вежливо поздоровался, представился Михаилом и так, будто они говорят о хорошо известном, сообщил, что заместитель начальника продснаба Борис Самуилович Дорфман передает привет и просит список мебели для обустройства на сумму до тысячи рублей. Ссуда выделена Перелыгину на год и без процентов.

– А это… – Михаил повертел на голове шапку, махнув в сторону коробки. – Брусничка. Борис Самуилович сказали – витамины.

– И часто у вас так? – Перелыгин ошалело смотрел на Михаила.

Тот опять потер голову шапкой, пожал плечами.

– Борис Самуилович сказали, чтобы я список сейчас привез, – повторил он протяжным, тонким голосом, не соответствующим его габаритам.

Перелыгин набросал короткий список, не представляя цену дивана или стула. Мысленно поблагодарив загадочного Дорфмана, подумал: «Мафия какая-то, все про меня знают и, что надо, тоже знают». Не обращая внимания на протесты Михаила (Борис Самуилович не велели!), сунул деньги за ягоды и только затем отдал мебельный список. «Разберусь, – решил он. – А мебель нужна, стол письменный, есть-спать не на полу же».