Икосаэдр - Андрей Валерьевич Скоробогатов Страница 16

Прошло ещё полторы минуты. Я стоял у дверей кабинета айтишника. Слава возвращался.

— Получилось? — спросил я.

— Да там кто-то из ремонтников перерубил шнур питания,– сказал он, вбегая в свой кабинет. — Козлы! Я же просил не трогать, а они…

Он продолжал говорить, а я пошёл в свой кабинет за вещами. Слава ещё не знал, что парой минут ранее с его рабочего почтового ящика на безымянный ящик в городской сети ушло письмо с десятком архивов и следующим содержанием:

'Привет, Крот!

Как и договаривались, посылаю тебе наши проекты. Деньги при встрече.

Слава'.

Было разбирательство, возможно, бедного Славу даже посадили за соучастие, потому что настоящего Крота, то есть меня, так и не нашли. Уже через пару часов я на борту самолёта-дефицитника вместе с бывшим сантехником улетел в Приморье, где меня и мои украденные архивы ждала совсем другая корпорация.

В играх корпораций побеждает всегда та, которая заплатит кроту больше.

А ещё через пять лет, под сенью котлетных деревьев в оранжерее на берегу Тихого Океана я обрёл новую любовь.

Ты убьешь меня осенью

Премьера рассказа.

1.

На рынке шумно. Настолько шумно, что Диего с непривычки глохнет. На рынке есть всё, что нужно для существования, и даже чуть больше. И таких рынков, судя по рассказам, в городе больше десяти.

Диего пытается запомнить цифры на ценниках и подслушивает диалоги. За последние годы русский он изучил хорошо, и числительные запоминаются одними из первых, но много слов ему незнакомы. Городская среда разительно отличается от казарм и лагерей, где он жил до последнего времени.

Хлеб по двести. Молоко — по сто пятьдесят за литр. Рыба — от пятисот. Бельё и простейшая бытовая утварь — от полутора тысяч. Консервы одни из самых дешёвых — от сотни за банку. Их раз в неделю выделяет Служба Чрезвычайного Положения, но всегда найдётся тот, у кого их осталось чуть больше, и тот, кто захочет их купить. Диего слышал об этом, но теперь впервые видит, как это происходит на деле.

Пройдя до конца торгового ряда, Диего замечает, что у одной из лавок народа почти нет. Бородатый старик в длинном плаще торгует книгами — яркими, в цветных обложках и со сказочными персонажами. Они продаются большими связками по пять-десять штук, лавка завалена ими. Диего даже становится немного жалко все эти книги — он понимает, что большинство жителей берёт их на растопку или вместо туалетной бумаги. Старик сидит за прилавком и читает, а рядом стоит что-то странное, длинное и до боли знакомое. Диего решает подойти поближе и замирает, как вкопанный.

Меньше всего Диего ожидал увидеть на уличном рынке ЭТО. Внутри происходит битва между желанием скрыть своё происхождение и банальным любопытством. В конце концов, последнее побеждает — тем более, решает американец, ему всё равно придётся разговаривать с горожанами.

— Откуда у вас это? — спрашивает Диего старика, показывая на длинную палку с десятком струн.

Старик поднимает взгляд, немного хмурится, недовольно отвечает:

— Беженец?

— Флорида, США, — говорит Диего. — Я мексиканец по происхождению. Рекрут.

Продавец решает подняться, откладывает книгу и подаёт руку для пожатия:

— Мои соболезнования. Второй раз за новое время встречаю человека, прошедшего этот ад. Как ты выжил?

Двухметровый Диего кажется великаном по сравнению с уральскими аборигенами.

— Мой отец был ненормальным. Со сорванной башней. Он построил воздушный шар ещё в две тысячи десятом, готовясь к концу света. Это и спасло нас. Когда настал Судный День, и Йеллоустоун взорвался, мы надули шар, погрузились и полетели через Атлантику.

— Вы с отцом? И удалось?

— Да. Ещё были мать с сестрой. Сестра была в тот момент в другом городе, скорее всего, она погибла. Мать полетела с нами и умерла вскоре в северной Африке. Мы c отцом пошли на север, через год после конца света дошли до границ Федерации. Меня забрали в рекруты на шесть лет и отпустили только неделю назад.

— Соболезную. И поздравляю. Свобода дорогого стоит. А отец?

— Отца вывели за Периметр и застрелили, вам чужие старики не нужны. Точно так же меня заставляли стрелять в китайцев на востоке, на подходе к границам Аномалии. Все шесть лет.

В глазах старика отражается понимание и сочувствие.

— Теперь ты в безопасности. Здесь не убивают. Но я бы не рекомендовал тебе рассказывать о том, что ты бывший беженец. Хоть вас и осталась пара сотен тысяч, отношение к вам разное. Скажи, что ты наполовину армянин. Или узбек. Я встречал узбеков, чем-то похожих на тебя.

— Это сложно скрыть. У меня плохой акцент и пробелы в образовании, — говорит Диего и напоминает свой вопрос: — Так откуда это у вас?

Старик оборачивается и поднимает с пола инструмент. Выглядит он как широкая заострённая доска с десятью струнами разной толщины, внизу видны магнитные датчики и какие-то разъёмы.

— Моего соседа-рокера забрали полгода назад в рекруты. У него дома было вот это — какой-то гибрид гитары, басухи… А ты видел такие, там, у себя?

— Это стик… Чэпмен стик, палка, я не знаю, как правильно по-русски.

— Фигня какая-то, — старик вертит в руках доску. — Американские гусли. Я даже не представляю, как играть.

— Я играл в альтернативной группе в колледже. Мой знакомый играл на стике, я пытался несколько раз научиться. Их делали на одной фабрике в Калифорнии… Вручную, небольшими партиями.

— Получается, это последний оставшийся в мире стик? — в глазах старика загорается нездоровый блеск.

— Возможно, в России осталось ещё несколько штук. За сколько продаёшь его?

— Семьдесят тысяч!

Диего поворачивается и молча идёт на центральный проспект.

— Эй! — старик кричит ему вслед. — Я пошутил, за десятку отдам. Или за пять! Кому он теперь нужен!

Это не важно, потому что Диего задели за живое. Он не любит, когда его принимают за идиота и пытаются воспользоваться. Да и денег таких у него нет.

На улице прохладно — несмотря на начавшееся потепление, в середине мая в этих широтах до сих пор редко бывает выше нуля. Тем не менее, Екатеринбург, или Четвёртый, как называют теперь мегаполис, кажется Диего чем-то похожим на американские или канадские города. Такая же плотная застройка, такие же небоскрёбы, правда, с