Александр Казарновский - Поле боя при лунном свете Страница 13

Кальман Фельдштейн

Уриэль Каалани

Тувия Раппопорт

Йошуа Коэн

Иегуда Рубинштейн

Ури Броер

Барух Гец

Малахи Нисан

(следовало еще около десяти имен)

Союз Мучеников Палестины приговаривает вас к смертной казни. Ждите и трепещите! Наши бойцы уже получили приказ о вашем уничтожении.

Вас постигнет судьба Таля Акивы, Леви Пельцера, Шмуэля Новицки и Йосефа Мессики, которые уже казнены по нашему приговору.

Всех ждет неотвратимое возмездие. Будьте прокляты!

Исполнительный комитет

«Союза Мучеников Палестины»».

Вот это да! Я-то думал, мы для них все на одно лицо, что поселенцы, что тель-авивцы, что левые, что правые – то есть понятно, что левые для них полезны в плане достижения «окончательного решения», но любят они всех нас одинаково.

А оказывается, истребление евреев, ведется по двум параллельным путям. С одной стороны, самоубийцы взрываются в кафе, дискотеках, просто на перекрестках, в общем, на кого Б-г пошлет. Играйте, евреи, в еврейскую рулетку, если иные еврейские игры вам не по душе.

С другой стороны, оказывается, у них есть черные списки. То есть бывает, что снайперов своих они отправляют стрелять в кого попало, а бывает, что охотятся за каким-то конкретным евреем.

Интересно, кого они выбрали в качестве мишеней? Ну, скажем, Тувия Раппопорт вряд ли с кем-то мог жестоко расправиться. Тяжелый инвалид после войны Судного дня, он еле передвигается на скрюченных ногах. Вместе с тем, и в этом он, несомненно, провинился перед арабами, Раппопорт ведет активнейшую политическую деятельность, постоянно организовывает демонстрации против отступления к границам шестьдесят седьмого года и превращения Страны в хорошо простреливаемый пляж. Отягчающим обстоятельством является то, что его брат – крупный ликудовец, достаточно насоливший арабам, и те ждут – не дождутся, когда можно будет спросить с ехидцей:

– Пинхас, где брат твой Тувия?

Некоторые имена я видел в первый раз. Возможно, речь шла о каких-то охранниках супермаркетов и ресторанов в крупных городах Израиля, которые в разное время и в разных местах предотвращали теракты или ликвидировали террористов. Возле каждого имени стоял точный адрес, и из адресов этих явствовало, что большинство приговоренных – поселенцы. Но я здесь адресов приводить не буду. Не хочу, чтобы имена наших поселений у израильтян, читающих эти строки вызывали ужас! Не хочу, приглашая друзей, слышать традиционно-убийственное «нет, уж лучше вы к нам»! Не бойтесь навестить нас – годами здесь жить опасно, а приехать в гости – не страшнее, чем зайти в кафе в Тель-Авиве. Сейчас, когда арабы мечтают растерзать нас, а наши политиканы готовы отдать на растерзание, именно сейчас нам так нужна ваша поддержка. Не предавайте нас. Мы ваши братья.

Давайте на минуту прервемся, и я кое-что добавлю к рассказу об Иошуа. Тридцатого сентября прошлого года, когда с начала войны, официально именуемой интифадой Аль-Акса, минул ровно год, Иошуа пришел к раву Рубинштейну покупать «арба миним» – «четыре вида растений», которые используются в ритуале праздника Суккот. И вот в тот момент, когда он вертел в руках бледно-желтый этрог, с улицы раздался детский вопль: «Арабы!» Иошуа схватил свой «эм-шестнадцать», а рав Рубинштейн – свой «узи». Они выскочили из дому и увидели толпу арабов, которые шли в Ишув, вооружившись палками, ножами, а некоторые – ружьями. Иошуа и рав Рубинштейн стали стрелять сначала в воздух, затем поверх голов, а потом уже под ноги идущим на них. Последний аргумент возымел действие, и гости повернули назад. Вдруг один из них без всяких выстрелов картинно взмахнул руками и начал проседать, а второй не менее картинно – ведь все фиксировалось на видеопленку – подхватил его. Вместе они напоминали входившую в какой-то из советских мемориалов скульптурную группу, которая официально называлась «Знамя не упадет», а народ окрестил «Вставай, магазин закроется».

Тут же послушно заголосила оказавшаяся рядом родственница свежезастреленного, и к вечеру растиражированная отечественными и зарубежными СМИ картина героической смерти и трогательных похорон жертвы еврейских извергов облетела весь мир. На следующее утро Иошуа и рав Рубинштейн уже находились за решеткой. Правда, тут же выяснилось, кто никаких доказательств убийства, кроме показаний самих арабов и красивого видеоклипа, не имеется.

Иошуа и рав Рубинштейн искренне недоумевали каким образом их пули, пущенные сначала поверх голов, а потом в землю метрах в двадцати от «жертв», могли зависнуть в воздухе, покружиться, а через несколько минут поразить несчастного, причем в тот момент, когда он был вне досягаемости выстрела.

Полиции было предъявлено медицинское заключение, составленное арабским врачом. Эксгумации семья усопшего не допустила.

Следователи оказались в сложном положении. С одной стороны, мировая общественность и израильские правозащитные организации склонны были верить арабам. Пресловутые кадры похорон в Дженине, когда случайно вывалившийся из гроба труп резво прыгал обратно в гроб, еще не запестрели на экранах телевизоров. С другой, белые нитки настолько торчали во все стороны, что «злодеев» помурыжили немного в каталажке, а затем выпустили – сначала на поруки, а там и на все четыре стороны, закрыв дело за недостатком улик.

После этого в Иошуа дважды стреляли – в первый раз, когда он ехал на своей машине, второй раз – на тремпе, попутке. В первый раз промахнулись. Второй раз пуля пробила ему правую ладонь, и теперь всякий раз, когда, общаясь со мной, он, жестикулируя, делал какое-нибудь резкое движение рукой, обмотанной грязным бинтом, то морщился от боли.

– Когда меня выпустили из тюрьмы? – спросил Иошуа, откинувшись в сером кресле, словно сошедшем с картины «Ленин в Горках». – Пятнадцатого сентября, – ответил он сам себе, а затем продолжал. – В начале октября я наткнулся на свое имя в списке. Предположим, оно появилось там немного раньше… ну на несколько дней… и что? А ничего. Я жив и здоров. На дорогах стреляют вовсю. Из нашего ишува убили рава Шауля, из соседнего – Ури Люксембурга. Ранены Гарсиа, Куперберг, Равив! А скольких обстреляли, да промазали! Никто из них ни в какие списки не попадали, и вот – пожалуйста. А я езжу и хоть бы что.