Корвет «Бриль» - Владимир Николаевич Дружинин Страница 102

затхлом, удушливом жару котельной вдруг всплыло мертвенное, бескровное лицо. Человек медленно поднял руки. Похоже, кто-то сверху, за невидимые нити вытягивает его — дрожащего, дряблого, с колючей щетиной на обвисших щеках. Ветхой, захватанной куклой показался он Мячину. Куклой в странном, зловещем спектакле…

Ощущение спектакля возникало у Мячина и раньше. Слушая Мартина и Пино, он улавливал иной раз некую искусственность, — как будто они не просто разговаривали между собой, а подавали заученные или нарочно придуманные реплики. И вот опять все сделалось нереальным, зыбким. Нет, такого Мячин не мог себе представить, хотя и ждал, мучительно ждал чего-то…

Голос Чаушева, громкий и повелительный, вернул Мячина к действительности.

— Отведите нарушителя… И положите это…

Так как Мячин не понял, что именно надо положить, Чаушев отнял у него железный брус и спокойно поставил на прежнее место, в угол.

Нарушитель все еще топтался в ящике. Он попытался выйти, запнулся о стенку и пошатнулся. Наверное, он упал бы, если бы его не подхватили солдаты.

Мартин охрип от негодования. Он метался, сжимая ладонями виски:

— Позор! Я вне себя, господа офицеры! Чудовищно! Я говорил вам, шайка нацистов!

И тотчас зазвенел тенорок Пино:

— Кто же это, мистер Мартин? Святая дева Мария! Ах да, ведь вы предупреждали меня… Вы даже заставили меня лечь в ящик, чтобы проверить, можно ли здесь спрятаться. Значит, Шольц запер пассажира, да? — Пино нервно засмеялся. — А зачем же вы…

— Ты что там мелешь? — Мартин сжал кулаки и шагнул к Пино.

Чаушев подался вперед. Еще мгновение — и он встал бы между ними. Мячин почувствовал это. Но Мартин разжал кулаки.

— Я не возьму в толк, мистер Мартин, — опять послышался настойчивый тенорок. — Вы же сами велели опустить штормовой трап. Я своими ушами слышал. Вы сами приказали боцману…

Наступило мгновение полной, оглушающей тишины. В ней слабо, как будто издалека, поднялся другой голос — Мартина:

— Актер, господа! Чего вы хотите, вечно выдумывает!

Солдаты уже вывели нарушителя. Мячин задержался в дверях.

— По-моему, господин Мартин, — отчеканил Чаушев довольно чисто по-английски, — вы сами неплохой актер.

14

В ту же ночь Йосивара Кацуми, сопровождаемый конвойными, вошел в кабинет Чаушева.

Кацуми не испытывал ни тревоги, ни страха. Он пребывал в оцепенелом безразличии. Печень угомонилась.

Кончилось и сердцебиение, донимавшее его там, в ящике. Внутри у Кацуми все как-то непривычно онемело, как будто и нет больше сердца и печени. Как будто тряпье из котельной — с пятнами сажи и машинного масла — в нем самом…

Спокойно смотрел Кацуми на Чаушева. Советский подполковник, в котором воплотилась неумолимая судьба, даже нравился Кацуми. Подполковник во всяком случае поступает честно, не то что те, на пароходе… Низкие обманщики!

Сейчас нет у Кацуми злобы и против тех, кто его заманил в ловушку и выдал. В конце концов они. — тоже судьба. От нее не уйдешь.

И Чаушев видит судьбу Йосивара Кацуми, вглядываясь в лицо нарушителя, освещенное настольной лампой. Старый убийца, давно отслуживший свой срок!

На что он рассчитывал? Там, за Уралом, в своей многолетней засаде… Неужели мечта о карьере не угасла в нем? Этот человек, — изглоданный болезнью, — тянулся к ножу…

— Вы понимаете теперь, как с вами поступили? — спрашивал Чаушев. — Вами решили пожертвовать, как пешкой… Как пешкой в игре.

— Понимаю, — отвечает Кацуми.

Губы его едва шевелятся. Да, он, вероятно, усвоил. Однако трудно определить, какое впечатление произвела на него эта истина.

Чаушев не обязан объяснять нарушителю, кто и с какой целью выдал его.

Параграфы предварительного допроса как будто исчерпаны. Но Чаушеву почему-то всегда бывает тесно в этих официальных рамках.

— Точно, точно, — кивает Кацуми.

Чаушеву странно слышать неторопливую сибирскую речь, слегка на «о». Можно подумать, говорит кто-то другой, а Кацуми только вяло шевелит бескровными губами.

Когда Курт ввел его в каюту, чей-то голос окликнул немца и он ответил «яволь», стало быть — да. По-военному, как отвечают начальнику. Теперь Кацуми может сказать точно, — за дверью был Мартин. Его был голос…

Для Чаушева это лишь новое звено в цепи событий и без того достаточно ясных.

На миг возникло перед ним растерянное лицо Мячина.

«Вы знали? — спросит он. — С самого начала?» Вот когда можно предстать в глазах подчиненного этаким чудо-разведчиком, всеведущим и вездесущим! Чаушев улыбнулся. Уж этого он никогда не жаждал. Правда, ему еще утром приходило в голову, что Мартин маскируется и, следовательно, предпочтет действовать чужими руками.

И вскоре они обнаружились — эти чужие руки. Курт, известный всем в экипаже как заядлый нацист, выступал в открытую.

Две роли в одной игре…

Смысл ее не сразу открылся Чаушеву, хотя он и ломал голову: для чего мог понадобиться Кацуми, битая фигура? Когда Чаушев спешил к «Ориону», разгадка уже складывалась в уме, но он — противник поспешных выводов — разрушал ее без сожаления. Пока не наступил на штормтрап…

Он мог бы висеть за бортом. Так нет, вытащили, бросили на палубу, прямо под ноги советским пограничникам.

Извольте, пощупайте! Мокрый!

Штормтрап, оставленный так небрежно в проходе, поперек палубы, — это же позор для судна! Непозволительное упущение! Тут Мартин переиграл свою роль. Мячин, милый, прекраснодушный Мячин, еще непривычный к человеческой подлости, не заметил нарочитости.

Мячин восхищался: Мартин сам просит пограничников обыскать судно. Сам!

А нарочитость била в глаза. В ней уже нельзя было сомневаться.

И еще один промах допустил Мартин, роковой промах, — решил использовать Пино, казавшегося таким простачком. Но Пино раскусил и Мартина, и Курта, всю их затею.

Пять лет прошло с тех пор, как Мартин попался с чужим пропуском.

Тогда он, вероятно, просто хотел проверить, хорошо ли у нас охраняется граница. Проштрафился, — и вот пожаловал опять. Небось подучили его. Пять лет, как видно, не пропали даром. Операция задумана не глупо. Даже очень не глупо…

Милый, доверчивый Мячин поддался. Сердиться на него нельзя. В сущности, своим сияющим видом он помогал Чаушеву, подтверждал его догадки. Мартин и добивался доверия.

Доверия на нашей земле! Мало ли какую дверь может открыть золотой ключ — доверие!

Начальство Мартина не пожалело затрат. Хотя, впрочем, Кацуми, агент, вышедший в тираж, — не ахти какая большая ценность.

Да, пешка, ступень для другого, помоложе. Для новой шахматной фигуры, выдвигаемой на намеченный квадрат. На какой — нет смысла гадать. Кацуми этого не расскажет.

Чаушев мысленно оценивает план противника. Предусмотрено многое. То, что Кацуми нам известен, там допускали. И также то, что нас заинтересует его странная миссия и мы позволим ему добраться до порта. Если бы Кацуми и не попал на «Орион», Мартин не огорчился бы. Только тогда