Джордж Майкл - Семья Майклов в Африке Страница 44

Он уже весил около пятидесяти фунтов, и, чтобы усыпить его примерно на час, требовались три пилюли со снотворным.

Все шло хорошо до тех пор, пока я не дал ему виноградину, начиненную снотворным. Сунув ее в рот, он, должно быть, мгновенно заподозрил неладное, потому что не проглотил ее, как все предыдущие, а спрятал за щеку. Я скормил ему еще несколько виноградин, которые он охотно проглотил, а затем снова подсунул виноградину с начинкой. Едва положив ее в рот, он тут же присоединил ее к первой.

Бабуин держал виноградины за щекой, как выяснилось впоследствии, для того, чтобы исследовать их. Мне было интересно знать, что он сделает с третьей виноградиной. Ее он тоже присовокупил к двум первым и держал ягоды во рту, пока я не скормил ему весь виноград. После этого он как ни в чем не бывало принялся за виноградины с начинкой. Он по одной вытаскивал их изо рта, извлекал пилюлю, кидал ягоду в рот, затем обнюхивал пилюлю, разламывал, вытряхивал из нее порошок, а желатиновую оболочку съедал! Всю процедуру он выполнял с таким видом, будто уже тысячу раз проделывал это раньше. Я поразился. Откуда ему было знать, что виноградины содержат начинку, которая должна оказать на него определенное воздействие? Чем особенным отличались виноградины с начинкой, что он так безошибочно определял их среди пяти-шести обычных? И размерами, и формой те и другие были совершенно одинаковы. Пахнуть по-разному они тоже не могли, и он не видел, как я запрятывал в них пилюли.

Как бы там ни было, я упорствовал в своем намерении. Купив еще винограду, снотворного и две бутылки лимонаду, я сумел заставить Дуралея проглотить две виноградины с начинкой, дав ему сперва две ягоды и немедленно вслед за тем лимонада, чтобы он запил их.

Проглотив пилюли, бабуин взобрался на верхушку шеста и некоторое время сидел там. Затем он спустился вниз и вытошнил те две ягоды, что содержали начинку, но не более того. Это было для меня уже слишком, и я отказался от намерения усыпить его.

Два дня спустя я заманил бабуина в маленькую клетку и силой снял с него пояс. Затем пересадил его в клетку побольше, где держал прежде льва. Похоже, в большой клетке он чувствовал себя гораздо лучше. Я приходил к нему и часами играл с ним, почесывал и кормил.

За следующие двенадцать месяцев, что он провел в клетке, он ни разу не проявил признаков озлобленности или уныния. Но затем произошло что-то такое, что заставило его совершенно измениться.

Мой дом стоит у подножия холма Майнтьес Коп, в густонаселенном пригороде Претории, примерно в трех милях от центра города. И вот однажды раздался телефонный звонок, и голос на другом конце провода сказал:

— Мистер Майкл? Говорит сержант из полицейского участка.

— Да, это я, сержант. Чем могу служить?

— Мистер Майкл, насколько мне известно, вы держали у себя в доме ручного бабуина?

— Это верно, только почему «держал»? Я и сейчас его держу, — ответил я.

— Вы в этом уверены? Дело в том, что вчера под вечер и сегодня утром возле Майнтьес Коп видели огромного бабуина. Мне звонили несколько людей, живущих по соседству с вами. Они жаловались на то, что какое-то животное потоптало цветы в их садах и погубило фруктовые деревья.

— Минутку, сержант, не вешайте трубку, — сказал я. — Пойду проверю.

Дуралей был на месте, дверь клетки — крепко заперта. Нет, это не мой бабуин бегал по Майнтьес Коп.

Однако с Дуралеем произошла какая-то перемена. Прежде, когда бы я ни подходил к его клетке, он был всегда рад меня видеть и прижимался к железной решетке, чтобы я почесал и поласкал его. А в этот день он сидел в дальнем углу клетки и не хотел ни смотреть на меня, ни подходить ко мне. Я вернулся к телефону.

— Алло, сержант!

— Я вас слушаю, мистер Майкл.

— Мой бабуин сидит в клетке, и, могу поручиться, он не выходил из нее. Бабуин, которого видели на холме, либо какой-то другой, либо вымышленный.

Но нет, бабуин с Майнтьес Коп не был вымышленным: уже в тот же вечер «Претория ньюс» поместила на первой странице фотографию «бабуина Берти», как его окрестили, а также большую статью о его проделках. Имя Берти надолго утвердилось на первых страницах газет. Строились различные предположения о том, каким образом ему удалось попасть на Майнтьес Коп, ведь для этого ему пришлось пройти либо через город, либо через густонаселенные пригороды. Откуда он взялся и каким образом попал на холм, было загадкой.

Нам начали звонить сотни людей, отождествивших Берти с моим бабуином. Затем последовало сообщение, что Берти опустошает сад генерал-губернатора, чей дом стоит на вершине холма прямо над моим. Наряду полицейских, вооруженных винтовками с телескопическими прицелами, было поручено пристрелить бабуина, но Берти словно испарялся, как только на арену выходил человек.

А Дуралей совсем изменился. Он стал мрачным и угрюмым и несколько раз пытался наброситься на посетителей, слишком близко подходивших к его клетке.

Наиболее разительная перемена произошла с ним однажды утром, когда на холме, за нашим домом, раздался крик Берти. Дуралей будто сошел с ума. Он пронзительно кричал и метался в клетке как одержимый. Это стало повторяться каждое утро. Казалось, бабуины переговаривались между собой. Все это время я по-прежнему входил к нему в клетку и кормил его, и он ни разу не взбесился, когда я был с ним.

Как-то утром мне позвонил редактор местной газеты и спросил, нет ли у меня желания заняться Берти — пристрелить его или поймать в ловушку. Несколько человек уже пытались это сделать, но потерпели неудачу. Я ответил, что, поскольку ловушки на него уже ставились, я совершенно уверен, что теперь Берти слишком умудрен опытом, чтобы можно было поймать его таким способом, и остается лишь одно — попытаться пристрелить его. Я пообещал выйти завтра утром и сделать все, что могу. Бабуин представлял серьезную опасность для ребятишек, часто игравших на холме, и это было единственной причиной, почему я согласился его убить.

Однако моей предполагаемой вылазке против Берти не суждено было осуществиться. Вскоре после разговора с редактором я пошел к Дуралею, чтобы, как обычно, почесать и покормить его. Когда я вошел в клетку, он забился в свою спальню в углу клетки. Спальня эта, площадью в пять квадратных футов и в три фута высотой, была сложена из кирпича и имела маленькую деревянную дверь. Я последовал за ним. Чтобы заползти внутрь, мне пришлось стать на четвереньки.

В полумраке я увидел, что бабуин сидит на корточках в дальнем углу. Я сел в угол напротив и протянул ему бутылку лимонаду, которую он получал каждое утро. Он не обратил на лимонад внимания. Тогда я протянул ему апельсин. Его он тоже не взял. Он даже ни разу не удостоил меня взглядом и делал вид, будто с интересом рассматривает пол, потолок и стены своей опочивальни.