Два месяца в лесах - Джозеф Ноульс Страница 10

к дереву, на котором сидела птица, я еще осторожнее поднял палочку с петлёй и стал держать её у птицы на виду. Куропатка слегка повернулась, но не обнаружила ни малейшего желания улететь. Напротив, — она с большим любопытством, весьма внимательно стала разглядывать петлю. Когда я ещё больше приблизил к ней конец палочки с петлёй, она безо всяких колебаний вытянула свою шею, просунула голову в петлю и была поймана.

Подобный способ ловли птиц не нов. По крайней мере он известен всем тем, кто сколько-нибудь знаком с дикими лесами.

За то время, что я прожил в лесу, я немало куропаток поймал петлёй и застрелил из лука.

Вернувшись к Медвежьей Горе, я немедленно занялся своей куропаткой. Я давно не ел и был очень голоден.

Когда я вернулся к цивилизации, кто-то полюбопытствовал узнать, не слишком ли много хлопот причиняло мне ощипывание птицы. Этот вопрос рассмешил меня. Куропатку вовсе незачем ощипывать.

Чтобы приготовить куропатку для жарения, надо проделать всего три движения, хотя в сущности, достаточно и одного. Вы берёте её одной рукой за спинку, другой за грудь и разрываете на две части. В одной руке у вас окажется туловище птицы, а в другой — кожа и перья. Остаётся только содрать кожу с тех мест, где она ещё не отделилась. Вот и всё.

Проделав всё это, я выгреб из костра уголья и, надев птицу на вилку, которую мне заменяла палка с раздвоенным концом, я зажарил её, повёртывая над пылающими угольями. Несмотря на отсутствие соли, куропатка показалась мне самым вкусным блюдом из всех, какие были у меня до сих пор.

Жаркое из куропатки вызвало у меня подъём работоспособности. Я достал несколько полос бересты и при свете костра принялся писать свой дневник, занося в него наиболее интересные события дня. Затем я нарисовал на поверхности древесного гриба лесной пейзаж, изобразив на нём и лань, которую видел, когда она готовилась перескочить через бревно.

Я бы дорого дал за то, чтобы иметь с собой холст и краски. Я немного грустил без них. И всё же я мог легко обойтись без них. К моим услугам было решительно всё, что необходимо для подлинного искусства; от меня самого зависело использовать в этом отношении лес. Впоследствии я так и сделал.

Следующий день был среда — день моего рождения, о котором я уже упоминал. Это был один из самых тяжёлых для меня дней за весь период моей лесной жизни.

Меня буквально закружил водоворот воспоминаний. Я тосковал по своим родным, друзьям, по целому миру.

Первобытный человек может быть сентиментальным, если только захочет.

Если у него нет никаких воспоминаний о прошлом, с которым он мог бы сравнить настоящее, — в самой природе и в сердцах животных он находит те же самые чувства, которыми живёт мир.

Но я нашёл, что эти чувства отнимают у меня слишком много энергии, и решил гнать их прочь. Солнце высоко поднялось в небе. Надо было двигаться, действовать.

Захватив с собой полосы бересты, испещрённые рисунками и отчётами, я поспешил к условному месту на окраине моих владений, где я оставлял весточки о себе для внешнего мира. Это место было известно двум проводникам, которые являлись за моими письмами дважды в неделю на закате.

Я намеренно наведывался туда по утрам, чтобы избежать встречи с этими людьми. Послания свои я прятал между корней поваленной ветром сосны.

Никаких ответов, согласно нашему условию, мне не приносили. Я строго запретил проводникам это делать, дав им понять, что малейшая оставленная для меня записка может испортить весь мой план полного разрыва с цивилизованным миром.

Бывали дни, когда я был готов выйти из лесов и положить конец всему. Но какое-нибудь нежданное обстоятельство неизменно приходило ко мне на выручку и удерживало меня в лесу.

Ночи после моих прогулок к условному пункту были очень мучительны для меня. Одиночество в лесах казалось мне нравственной пыткой. Физические лишения были по сравнению с этими нравственными мучениями сущим вздором.

Остальную часть дня своего рождения я провёл без всяких событий и приключений.

В сущности, ничего замечательного, достойного описания, у меня не было до пятницы 15-го августа. Утром этого дня мои друзья-олени явились ко мне с очередным визитом. Вскоре после завтрака я пошёл за новым запасом берёзовой коры к озеру Спенсер. Бродя по западному берегу, я услышал шорох впереди. Сквозь кусты я увидел самку оленя и её детёныша, щипавших траву. Я готов был обратиться к ним с двумя-тремя словами, когда случайно разглядел дикую кошку, осторожно пробиравшуюся по толстому суку дерева над водой. Я стоял тихо и наблюдал. Кошка не сводила глаз с оленей, очевидно не замечая меня. Через несколько мгновений она подошла по суку к берегу, неслышно спрыгнула на землю и скользнула в кусты. Взглянув на место, где были олени, я увидел, что они скрылись.

Продолжая свой путь, я совершенно забыл об этом приключении. Немного погодя, моё внимание было привлечено ястребом, который описывал над озером широкие круги. Порой эта огромная птица, сделав несколько взлетов своими длинными крыльями, неподвижно висела в воздухе, а затем снова плыла в даль.

И вдруг стон — страшный стон где-то позади — вернул моё внимание с небес на землю. Мне ещё никогда не приходилось слышать подобного крика.

Кинувшись в направлении стона, я снова услышал его, но на этот раз уже справа от меня. Скоро я услышал третий крик, ещё более громкий и душераздирающий, откуда то слева. Что-то чудовищное происходило поблизости.

Повернув налево и пробежав некоторое расстояние, я увидел упавшую сосну. Я вскочил на неё и, осторожно двигаясь по стволу, стал прислушиваться. В распростертой на земле густой верхушке дерева мелькнули и мгновенно исчезли два глаза. Под массой ветвей, лежавших на земле, послышался шорох. Соскочив со ствола, я увидел у самого дерева маленького белого оленя, который лежал на земле, тяжело дыша и обливаясь кровью.

Я хотел оказать ему помощь, но испуганное маленькое существо кое-как поднялось на ноги и шарахнулось в сторону. Но силы покинули бедного маленького оленя и, зашатавшись, он снова упал. Я стал глядеть по сторонам, думая увидеть его мать, но её не было. В скором времени маленькое животное снова стало на ноги и проковыляло в чащу.

Я прибыл к месту трагедии как раз в тот момент, когда дикая кошка мерила взглядом расстояние, отделявшее оленя от лесной чащи.

Пробравшись сквозь заросли и деревья, я снова очутился у озера. Первое, что я увидел, была