Коллектив авторов - Сборник Поход «Челюскина» Страница 91

И вот пошли в рейс. Первый раз в жизни стал я к рулю и начал управлять судном. Когда мне объяснили, как управлять судном по компасу, я был изумлен человеческой изобретательностью.

Стою на вахте. «Предтеча» идет быстро, и я удовлетворен, что мне, такому маленькому мальчишке, доверили судно. Правда, курс проложен не мной, но судно все-таки веду я: «Предтеча» пойдет по моему желанию туда, куда я поверну руль…

Помню до сих пор, как тогда это меня радовало. Я внимательно вглядывался в компас, зорко смотрел за тем, чтобы не уйти далеко в сторону. Я хотел доказать капитану, что мальчик, которого он поставил у руля, не подведет. И я доказал это.

Труднее всего было мне печь хлеб. Не раз квашня уходила у меня из кадки и заливала бороды спящим матросам, не раз плохо выпеченный хлеб приходилось тайком от команды выбрасывать за борт.

Неловко было мне раздувать самовар своим детским сапогом. Сколько раз мечтал я, придя в Сумский посад, попросить у хозяйки большой сапог, которым было бы удобно раздувать угли! Но так и не осуществил этой мечты.

Когда мы приходили в Архангельск, хозяин и матросы отправлялись в трактиры. Только мы, зуйки, не имели права сходить на берег. Мы оставались на борту парусников, пока с берега не доносились долгие икотные крики пьяных хозяев:

— «Великомученица Варвара»! Эй, на «Пресвятой богородице», подавай шлюпку!..

Поморские парусники назывались именами святых. И когда среди ночной тишины рейда я слышал крик своего хозяина, я должен был выезжать за ним на шлюпке.

Я быстро научился убирать паруса, стоять на руле, ставить корабль лицом против ветра.

Ходили мы главным образом в Норвегию за треской. Местом нашей стоянки была рыбацкая деревушка Гунингсвог.

Я пробыл тогда три лета в Норвегии, и Гунингсвог сыграл немалую роль в формировании моего характера. Я провел в Норвегии самые лучшие мальчишеские годы, близко познакомился там [364] с мальчиками-норвежцами, с их бытом. Даже много лет спустя один из этих друзей детства частенько приезжал ко мне на судно, как только узнавал, что я прибыл в Норвегию. Сейчас это уже пожилой рыбак, он имеет небольшую шхуну, на которой ходит на промысел, но наша дружба, спаянная морем, нерушима.

Часто вспоминаю я эту пору. Я мало знаю норвежский язык, при встрече с друзьями детства мы часто беседуем молча: сидим в каюте, курим и молчим.

С «Предтечи» я перешел к другому хозяину — на «Надежду».. На «Надежде» ходил не в Норвегию, а в становище Гаврилово на мурманском берегу. Я был уже настоящим матросом: управлял судном во время хода, принимал от промышленников треску, взвешивал и сортировал ее.

В 1903 году в том же становище Гаврилово поступил на работу на примитивный заводик сумского богача Шадрина; на заводике из тресковой печени вытапливалось медицинское сало.

Эта очень грязная работа была для меня интересна тем, что я впервые стал самостоятельным, ответственным за свою работу человеком. Ответственность была серьезная, так как сало, которое я вытапливал, предназначалось для лекарств. Хозяин заводика Шадрин почти никогда не бывал на своем предприятии. Он жил в Сумском посаде, а управляющий любил выпить и не интересовался делом. Заводом управлял я. Дело шло хорошо, но когда пришлось давать расчет 10 рабочим-поморам, на меня, мальчика, они насели, требуя сверх заработка одежды. Пришлось запрашивать хозяина телеграммой: «Яков говорит, что обещана ему рубашка. Дать или нет?» Хозяин мне ответил: «Ни о портках, ни о рубахах разговора не было, а хорошо служили — дай».

Я понял, что хозяин дал мне некоторые полномочия, и хорошо рассчитался с рыбаками.

Но все-таки работа эта меня не привлекала. Так же как и мать, я думал о море и только о море. Пошел опять на парусники, но проплавал недолго. Пора было поступать в мореходную школу. Парусник меня не удовлетворял больше, — парусный флот уже вымирал во всем мире, хотя у нас на Белом море он еще процветал.

Я хотел больше простора и пошел служить на пароход.

Первая моя служба была в пароходстве Игнатия Буркова на пароходе «Савватий». Капитаном был на нем Александр Рубинштейн. Это был очень строгий капитан, который донимал нас, матросов. [365]

Если в воскресенье после мытья палубы оставался на ней песок или прутик от метлы, устраивался грандиозный скандал. Здесь я невольно привык к безукоризненной чистоте не только на палубе, но и у себя: в каюте, на своей койке, в белье и т. д. Эти требования капитана внедрялись и в личную жизнь матросов. Первое время было очень трудно, и не нравилось это моей рыбацкой натуре, но потом вошло в привычку.

На «Савватии» я начал с матроса и кончил старшим помощником капитана. «Савватий» занимался снабжением маяков и постройкой познавательных знаков на Новой Земле.

Работая матросом, я ни на минуту не прекращал учиться. Так как родители у меня были люди несостоятельные, мне пришлось учиться урывками и три раза держать государственные экзамены — на помощника капитана, на капитана малого плавания и наконец на штурмана дальнего плавания.

Звание капитана малого плавания давало мне уже право плавать на большом пассажирском судне. Но мне нужно было попасть на такое судно, где можно было бы получать круглый год жалованье. У нас в Белом море навигация была очень короткая — начиналась с конца мая и заканчивалась в конце сентября. Я предпочел капитанскому званию возможность просуществовать круглый год и поступил старшим помощником капитана на пароход «Кандалакша». Он принадлежал Мурманскому обществу, которое считалось у нас на Севере самым крупным пароходством. Я получал круглый год 40–45 рублей в месяц, и это дало мне возможность не только учиться, но и помогать отцу.

С парохода «Кандалакша» перешел на пароход «Ломоносов», который курсировал на почтовой линии Архангельск — Норвегия.

Я становлюсь капитаном

Наступил 1914 год, война с Германией. Плавать становилось все опаснее и опаснее: немецкие подводные лодки начали заходить уже в горло Белого моря. Одно за другим гибли суда, один за другим погибали мои товарищи, но для меня проходило все до поры до времени благополучно.

В 1916 году я перешел на пароход «Федор Чижов». К этому времени я уже имел диплом штурмана дальнего плавания. «Федор Чижов» ходил по линии Берген — Архангельск. Однажды, уже в начале [366] 1918 года, по пути из Бергена «Федор Чижов» зашел в Вайда-губу. Как раз в это время я был вахтенным штурманом.

Едва мы стали на якорь, как вдруг послышалась орудийная стрельба. Поднявшись на мостик, я увидел норвежское судно, около которого столбами морской пены и черного дыма ложились снаряды.